Макропроцессы и микропроцессы былинного творчества образуют единство. Внимание к народным былинным традициям едва ли не как к живым «долинам гейзеров» эпического творчества позволило Григорьеву открыть целые зоны стабильного скоморошьего воздействия на былину. Впервые после обмолвочного автобиографического замечания историка В. Н. Татищева, слышавшего в начале XVIII века былины от скоморохов, науке были предъявлены солидно документированные пинежскими и «отчасти» кулойско-мезенскими записями недвусмысленные свидетельства скоморошьего взноса в создание «старин».
Блестящие страницы «Предисловия» к I-му тому «Архангельских былин и исторических песен» — экстрактное изложение данных о новых для науки «скоморошьих старинах». Григорьев осторожно, но настойчиво закрепляет мысли о скоморошьем происхождении ряда текстов, справедливо уделяя особое внимание уникальной былине «Путешествие Вавилы со скоморохами», которая по своему содержанию, идее противодействует «установившемуся» на скоморохов «взгляду как на веселых только людей», что, между прочим, «рифмуется» с западными данными (Григорьев отмечает наличие французского фабльо о Богородице, награждающей свечкой жонглёра). Обнаруженный русский текст, впрочем, более решителен по своему пафосу: русская былина прославляет скоморошье искусство как святое дело, и это дело — спасение царства и народа от злодея-царя Собаки.
Рассмотрение скоморошьего репертуара на русском Севере у Григорьева увязывается с установлением мест оседлости скоморохов. Он проявляет зоркость в отношении фамилий, топографических наименований, мотивирует репертуарные данные историей переселений скоморошьего сословия.
Со свойственной ему устремленностью к аналитической основательности Григорьев поставил в образец фольклористам изучение памятников древней письменности, настаивая на последовательном применении к изучению былин метода создания монографий о произведениях, на систематическом сравнительном изучении редакций и типов вариантов каждого сюжета, с полным сопоставлением известных текстов ради определения их генетических связей и построения «генетического древа», с выходом далее исследования странствующих сюжетов на международные аналоги и подобия, с последующим сопоставлением, скажем, «первоначальной русской редакции <...> старины» и «остова», вычленяемого «из вариантов того же сказания у других народов». Это предложение запрограммировало работу отечественного былиноведения на десятилетия и десятилетия вперед, ибо вполне реализовать его и построить историю русского эпоса станет возможно лишь после воздвижения национального «Былинограда» — былинной серии «Свода русского фольклора».
В былинах, собранных Александром Григорьевым, Древняя Русь обступает панорамной картинностью городов, селений. Здесь царят стольный Киев, жизненность событий, масштабность людей и их помыслов, сила страстного их чувства, всегда готового идти до конца. Здесь ситуации, конфликты, столкновения — государственного и общечеловеческого значения. Здесь истинные герои идеально героичны, а злодеи идеально злы. Здесь все крупно и весомо и все тяготеет к центральному театру действия. Здесь богатырство состоит из круга первейших избранников, на ком прежде других концентрируется внимание, и кто представительствует от имени Отчизны-страны, города, народа, верховной власти, православной веры, своего рода. Здесь повелевают законы, а отклонения от них караются, либо оказываются источником крушений судеб, личных катастроф, порождают драмы...
Былинное Собрание Григорьева запечатлевает ту жизнь эпической культуры, где вершится отход от плоскостной идеализации изображаемого мира, где образы людей выявляются средствами светотени, где налицо живые характеры богатырей, обладающих не однокачественностью самопроявления, но обликом более многогранным, нежели привычно судят о них фольклористика и литературоведение.
Входя в большинство былин, мы попадаем прямо в дворцовые палаты княжеского двора князя Владимира, где идет нескончаемый пир. Идеализирующие краски, рисующие князя Владимира и его окружение, слепят. Восхищение открывающейся сценой часто скрадывает подлинный смысл происходящего. Нам видится обольщающий дворцовый праздник, где первое лицо князь Владимир только и делает, что