А вокурат тот год, как промеж царем да Капитонком остуда пала, в царстве сахару не стало. Капитонко и придумал. Он в короб сору навалил, сверху сахаром посыпал да мимо царский дворец и лезет, пыхтит, тяжело несет... Царские маньки да вапьки выскочили:
— Эй, мужичок! Откуда эстольку сахару?
— На! Разве не слыхали? Заграничны пароходы за Пустым островом стоят, всем желающим отсыпают.
Ваньки-маньки к царю. Царь забегал, зараспоряжался:
— Эй, лодку обрежай! Мешки под сахар налаживай!
Аграфена с дочкой губы надувают:
— Опять дома сидеть... Выдал бы хоть по полтиннику на тино, в тиматограф сходить. Дома скука, вот так скука дома!
Царь не слушат:
— Скука? Ах, вы, лошади, кобылы вы! Взяли бы да самоварчик согрели, грамофон завели да... Пол бы вымыли.
Вот царь замкнул их в верхнем этажу, ключ в контору сдал, мешки под сахар в лодку погрузили и, конешно, пива ящик на свою потребу. Паруса открыли и побежали за Пустые острова. С царем свиты мужика четыре. Провожающий народ на пристани остался. Все узнали, што царь по сахар кинулся. Капитонко украулил, што царя нету, сейчас модной сертук на прокат взял, брюки клеш, камаши с колошами, кепку, заместо бороды метлу, штобы пе узнали. Потом туес[9] полон смолы, пеку черного налил, на голову сды'нул, идет по городу да вопит:
— Нет ли лбов золотить!? А вот кому лоб золотить?
К царскому дворцу подошел да как вякнет это слово:
— А нет ли лбов золотить?!
Царева семеюшка были модницы. Оне из окна выпехались, выпасть рады.
— Жала'м, мы жалам лбов золотить! Только ты, верно, дорого спросишь?
— По причине вашей выдающей красоты отремонтируем бесплатно. К вам кото'ройду затти?
— Мы сидим замчёны и гостей к себе на канате, на блочку' подымам.
Вот они зыбочку спустили, тот примостился:
— Полный ход!
У Аграфены силы не хватат. Мужик тяжолой, да смолы полпуда. Аграфе на девку да матку кликнула. Троима за канат ухватились, дубинушку запели:
Затянули Капитона. На диван пали, еле дышут:
— Первой экой тяжелой мужик. Вы откулешны будете, мастер?
— Мы европейских городов. Прошлом годе англиску королеву золотом прокрывали, дак нам за услуги деплом из своих рук и двухтрубной мимоносец для доставки на родину. Опеть францускому президенту, извините, плешь золотили.
— А право есть?
Капитонко им стару квитанцию показыват, оне неграмотны, думают деплом.
— А, очень приятно. Этого золота можно посмотреть?
— Никак нельзя. Сейчас в глазах ослепление и прочее. Во избежение этого случая, докамест крашу и полирую, глаз не отворять. Пока не просохнете, друг на дружку не глядеть и зеркало не шевелить.
Царицы жалко стало золота на бабку:
— Маменька-та стара порато, уж верно не гожа под позолоту-ту... Маменька, ты в позолоту хошь?
— Ась?
Хошь, говорю, вызолотицце?
— Ась?
— Тьфу, изводу на тебя нету! Вот золотых дел мастер явился. Хошь, обработат?
— Ну как не хотеть! Худо ли для свово умиления к празднику вызолотицца!
Капитон их посадил всех в ряд.
— Глазки зашшурьте. Не моги некотора здреть! Он смолы поваренкой зачерпнул да и ну, ту да другу, да третью.
— Мастер, што это позолота на смолу пахнет?
— Ничево, это заготовка.
А сам насмаливает. Мажет, на обе щеки водит. У их, у бажоных, уж и волосья в шапочку слились. А он хвалит:
— Ах, кака прёлись! Ах, кака краса!
Те сидят довольнехоньки, только поворачиваются:
— Дяденька, мне этта ишше положь маленько на загривок...
Капитон поскреб поваренной со дна. Потяпал по макушкам:
— Все! Ну, ваши величия! Сияние от вас, будто вы маковки соборны. Сейчас я вас по окнам на солнышко сохнуть разведу.
Аграфену в одно окно посадил, девку в друго, а бабенька на балкончик выпросилась.
— Меня, — говорит, — на ветерку скоре захватит.
Мастеру некогда:
— Теперь до свидания, о ревуар! Значит на солнышке сидите, друг на дружку не глядите, только на публику любуйтесь. Папа домой воротицца, вас похвалит; по затылку свой колер наведет. Ему от меня привет и поцелуй.
Тут Капитон в окно по канату, да только его, мазурика, и видели.
