Замахалась, скопила в куст, оступилась и ухнула в яму. Якунька прослезился и бросил следом три пачки папирос:
— Прости, дорогая!
Затем домой воротился. Никто его не ругат, никто его не страмит. Самоварчик наставил, сидит, радуется:
— Вот кака жисть ношла приятная!
Однако соседи вскоре заудивлялись, ночему из Варвариной квартиры ни крыку, ни драки не слыхать. Донесли в участок, что не на кирпич ли даму пережгли, боле не орет. Начальник вызвал Якуньку:
— Где супруга?
— Дачу искать уехала.
— Смотри у меня!
Якунька до полусмерти напугался:
— Лучче побежу я добывать свою Варварку.
С веревкой полетел к ямы. Припал, слушат... Писк, визг слыхать...
...А вот и Варин голосок...
Слов не понять, только можно разобрать, что произношение матерное. Якунька конец размотал. Начал удить:
— Эй, Варвара! Имай веревку! Вылезай!
Удит и чует, что дернуло. Конец высбирал, а в петле кто-то боязкой сидит, не боле фунта. Якунька дрогнул, хотел эту бедулину обратно тряхнуть, а она и проплакала:
— Дяденька, не рой меня к Варвары! Благодетель, пожалей!
— Вы из каких будете?
Я Митроба, по-деревенски икота. Мы этта в грезной ямы хранились, митробы, инпузории. Свадьбы рядили, сами собой плодились. И вдруг эта Варвара на нас сверху пала, всех притоптала, передавила. Папиросу жорет, я с табаку угорела. О, кака' беда! Хуже сулемы эта Варвара Ивановна, хуже карболовой кислоты!
Якунька слушат да руками хлопат:
— Ай да Варвара! Ну и Варвара! А все-таки по причине начальства приходится доставать.
— Якуня, плюнь на их на всех! Порхнем лучче от этого страху в Москву.
— Что делать-то будем?
— Там делов, дак не утянешь на баржи. За спасение моей жисти от Варвары я тебя наделю капиталом. Я Митроба и пойду вселяться по утробам. За меня дохтура примуцца, а я их буду поругивать да тебя ждать. Ты в дом, я из дому.
— Якупька шапку о землю:
— Идет! Отвяжись, худая жизнь, привяжись, хорошая!
Митроба завезалась в толково кашне, на последни деньги билет купила, да в Москву и прикатили. На постоялый двор зашли, сели чай пить. Икота в блюдце побулькалась, зарозговаривала:
— По городу ле в киятры ходить, у меня платье не обиходно, да и на Варвару боюсь нарвацца. Лучче без прогулов присмотрю себе завтра барыну понарядне да в ей и зайду.
— Как зайдешь-то?
— Ротом. С пылью ле с едой.
— А мне что велишь?
— Ты в газету объяви, что горазен выживать икоты, ломоты, грыжу, дрип.
Утром Якунька в редакцию полетел, а Митроба в окне сидит, будто бы любуется уличным движением. Мимо дама идет, красива, полна, в мехах. Идет и виноград немытый чавкат. Митроба па виноград села, барына ей и съела. И зачало у барыни в животе урчать, петь, ходить, разговаривать. Ейной муж схватил газету, каки есь дохтора? И читат: «Проездом из Америки. Утробны, внутренни, икоты, щипоты, черевны болезни выживаю».
Полетели по адресу. Якунька говорит:
— Условия такая. Вылечу — сто рублей. Не вылечу— больной платы прост.
Наложил на себя для проформы шлею с медью.
Приехали. Икотка барыниным голосом заговорила:
— Здравствуй, Якунюшка! Вот как я! Все тебя ждала. Да вот как я! Лише звонок, думаю, не Якуня ли! Вот как я!
Якуньке совестно за эту знакому:
— Ладно, ладно! Уваливай отсель!
Икота выскочила в виде мыша, только ей и видели. Больна развеселилась, кофею запросила. Американского дохтура благодарят, сто рублей выносят.
Теперь пошла нажива у Якуньки. Чуть где задичают, икотой заговорят, сейчас по него летят. У Якуни пальтов накуплено боле двадцати, сапогов хромовых, катанцей, самоваров, хомутов, отюгов быват пятнадцать.
Бедну Митробу из дому в дом, из души в душу гонят, деньги ха'пат. Дачу стеклянну строить зачал, думал — и век так будет. Однако на сем свете всему конец живет. Окончилась и эта легка нажива.
Уж верно к осени было. Разлетелся Якунька одну дамочку лечить, а Икота зау'росила:
— Находилась боле, нагулялась!.. Пристала вся!
Якуня тоже расстроился:
— Ты меня в Москву сбила! А кто тебя от Варвары спас?
— Ну, чорт с тобой! Этта ешше хватай, наживайся! А дале — ша! Я присмотрела себе подходяшшу особу, в благотворительном комитете председательшу. В ей зайду, подоле посижу. Ты меня не ходи гонять. А то я тебя, знахаря-шарлатана, под суд подведу.
Якупька удробе'л:
— Ну, дак извод с тобой, боле не приду. Не дотрону тебя, чертовку!
Получил последню сотенку, тем пока и закончил свою врачебну прахтику.
А Икотка в председательшу внедрилась. Эта дамочка была така бойка, така выдумка, на собраньях всех становит. Речь говорит, часа по два, по три рот не запират. Вот эдак она слово взела, рот пошире открыла, Митроба ей туда и сиганула.