В начале вечера, часов в пять, я, отдохнувший, уже сидел в лодке, уверенный в чуде необыкновенной рыбалки. Но чуда всё не было. Всё так же вяло теребила наживку рыбья мелочь да неугомонные ерши упорно портили наживку и пачкали руки липучей слизью. Надежда на удачу слегка таяла, постепенно стало смеркаться, стрелка часов уже приближалась к восьмёрке, и в голову невольно полезли мысли о постигшей меня неудаче. Уходя на реку, я пообещал хозяевам, что к девяти часам я обязательно вернусь к ужину.
В очередной раз, смотав леску, я вытащил донку, насадил на острые крючки крупных червей вперемешку с кусками миноги и забросил подальше от лодки. После этого заброса настроение опять резко улучшилось, появилась уверенность, что все мои страдания не пропадут зря. В ближайшие полчаса изменений не произошло, но я упорно, с уверенностью смотрел на кончики спиннингов, которые уже плохо стали видны в надвигающейся темноте. Вдруг резко ударил и задребезжал левый колокольчик. Я схватил спиннинг и начал сматывать лесу, почувствовал резкие, сильные толчки: «Это не лещ, лещ толкается мягче», — подумал я, и подтащил к борту извивающуюся стерлядку и подцепил её сачком. Острый крючок крепко держал её за толстую, прочную кожу губы, и я опять невольно заметил про себя, что стерлядку можно поднимать без сачка — не сорвётся. Пока я возился с первой стерлядкой, истерически забился, забрякал второй колокольчик, и я опять машинально отметил, что сегодня в таких сумерках колокольчики нужны, хотя в дневное время я зачастую от них отказывался, так как поклёвки и так хорошо заметны по кончику удилища. На второй спиннинг я поднял и при помощи сачка втащил в лодку хорошего бронзового леща, который уже в сачке отцепился, порвав губу. Обновив насадку на обеих донках, я забросил их с левого и правого борта, и почти сразу нервно задребезжали колокольцы на обоих спиннингах. Почти в полной темноте вытащил ещё двух лещей.
Охотничий азарт охватил меня, сердце учащённо билось, руки автоматически, на ощупь, делали своё дело: отцепляли рыбу, насаживали наживку, забрасывали груз. Из-за темноты от сачка пришлось отказаться. Следующий, видимо очень крупный лещ оборвал поводок, но второй оставшийся поводок и крючок работали бесперебойно. Поклёвки продолжались непрерывно, как только груз донки достигал дна. Боясь запутаться в темноте, я оставил в работе только один спиннинг. Следующей добычей была сильная и вёрткая стерлядь, и, снимая её с крючка, я распорол левую кисть об её острые шипы, но, не обращая внимания на сильную боль, продолжал и продолжал эту бешеную ловлю в почти полной темноте августовской ночи.
Сверху от дома хозяев слышались их призывные крики, но у меня не хватило сил отказаться от неожиданно привалившей, долгожданной, выстраданной удачи. Ещё часа два я таскал и таскал из чёрной воды едва различимую рыбу, отдельные рыбины срывались в воду, другие бились на дне лодки, тем не менее своим шумом не отпугивая следующие жертвы. Последний громадный лещ шёл туго, мощно сопротивляясь, напористо дёргая лесу и сгибая спиннинг в дугу. У самой поверхности воды лещ изогнулся, ударил хвостом по воде и оборвал поводок вместе с крючком. После этого клёв резко прекратился, словно спасшийся лещ дал рыбе команду — отставить.
В полной темноте я пристал к берегу, собрал снасти, сложил в рюкзак рыбу и, сгибаясь под тяжестью ноши, полез на ощупь вверх по берегу, ориентируясь по силуэту дома на фоне светлеющего неба. У дома меня встретил хозяин в плаще, с фонарём, готовый идти на берег и спасать меня от неведомой беды. Кульминацией вечера была презентация улова хозяевам, которые с неподдельным восхищением разглядывали улов и нахваливали рыбака.
С тех пор прошло много лет. Так получилось, что с того дня я ни разу не рыбачил в этом месте, но до сих пор, встречаясь с Альбертом Ивановичем, разговоры начинаются с воспоминаний о той рыбалке: «Жена говорит мне, — вспоминал он, — ты по реке каждый день елозишь со своими самоловами, а рыбы едва на уху хватает, а человек за пару часов наловил рюкзак рыбы, и хоть бы что».
«Ну, Альберт Иванович, в чужих руках всяка рыбина толще кажется», — отвечаю я ему известной рыбацкой прибауткой, и оба мы с удовольствием хохочем.
Вопреки поверью
Последняя пятница июня, запланированная для рыбалки на реке, с утра не радовала погодой. Сильный холодный северо-восточный ветер обдавал арктическим холодом. Среди архангельских рыбаков существует поверье, что, если дует восточный ветер, а тем более северо-восточный, на рыбалку не суйся, рыба клевать не будет. Мы целый день перезванивались с хозяином катера и спорили, отменить или не отменить вечерний выход катера на рыбалку. Я, повинуясь своему хорошему настроению и бездоказательной вере в удачу и благому предчувствию, уговаривал товарища не ломать планы, убеждая, что к вечеру ветер стихнет и мы славно отдохнём на воде и, наконец, договорились встретиться на стоянке катеров после работы, вечером.