Бричка сделала поворот на следующий виток серпантина, и сзади вдруг послышалось: ку-ку, ку-ку, ку-ку! Иеротей остановился, замер и Василе.
— В первый раз в этом году слышу, — произнес работник.
— Я тоже, — отозвался Василе.
— Откуда-то снизу кукует, а это не очень хороший знак, — убежденно сказал Иеротей. Остановив лошадей, он принялся тщательно осматривать бричку. Семинарист посмотрел в ту сторону, откуда доносилось кукованье. Теперь оно шло сверху, откуда-то с вершины горы, а внизу, то вспучиваясь, то прогибаясь, простиралось бескрайнее голубоватое полотнище. Полотнище это образовали кроны буков, покрытые набухшими почками, от которых отражались чистые лучи весеннего солнца.
— Из-за брички, надо думать, ничего с нами не случится, — пробормотал Иеротей, тщательно обследовав все крепления, колеса и чеки на осях.
— А что может случиться? — недоуменно пожал плечами семинарист, даже не заметив, чем занимается работник.
— Кукушка нам снизу прокуковала, — пояснил Иеротей, — а это недобрый знак. Я и подумал, не случилось бы чего с нами по дороге. Вот и осмотрел бричку, но она крепкая.
Иеротей прикрикнул на лошадей, и те тронулись с места.
— Сейчас вот из леса выедем, и птица, может, умолкнет.
— Чего ты боишься, Иеротей? Мало ли что люди выдумают.
— Не выдумают, а говорят да со смыслом, домнишор. А я толкую про то, что ведаю. Вы же знали Георге Тунсу.
— Как же, как же…
— Больше его не увидите.
— Умер?
— Прикончили его «Архангелы», — голос у Иеротея дрогнул.
— Как же они его прикончили? — Василе стало немного не по себе при упоминании прииска.
— Вот уже три недели будет.
— Но тогда-то кукушка еще не куковала, — попробовал улыбнуться семинарист.
— Она куковала в прошлом году. Когда он услышал ее впервые, она куковала снизу. Как раз об эту пору. И года не прошло, как он в землю ушел.
— Человек может умереть в любое мгновение, — заявил семинарист. — Жизнь его в руке всевышнего.
— Воистину, — прошептал Иеротей и перекрестился, ожидая услышать «Господи, помилуй». Он думал, что Василе подкрепит сказанное им молитвой.
— «Архангелы» многих прикончили, — заговорил работник. — Рудокопы говорят — из-за того, мол, прииск и золота больше дает. А я думаю, недоброе предзнаменование виновато.
— А что, есть и другие, которые погибли? — спросил Василе, чувствуя, как в сердце закрадывается печаль.
— С нового года Георге Тунсу уже третий. Упал в шахту. Есть там такая шахта, словно вход в преисподнюю. А Бумню и Илиеша «динамитой» разорвало. Приезжала комиссия и сказала, что в шахте работать нельзя. А письмоводителю чихать на эту комиссию!
— А руды за эту весну много добыли? — осведомился семинарист.
— Есть, есть, хватает. Только нам одним не везет. Батюшка отказывается иметь дело с владельцами приисков. А ну их, говорит, всех к черту.
Василе Мурэшану молчал. Он думал, что отцу его и впрямь не везет с золотом. Денег он на него перевел много, а добыл всего ничего.
Приехали в Делень — выселки из нескольких хат, в которых жили угольщики. Выселки эти относились к селу Вэлень. Бричка остановилась, лошади передохнули. Работник и хозяин сели в бричку, и лошади мелкой рысью двинулись под уклон, в долину. И снова на всю округу заохала бричка, гремя всеми своими деревянными суставами. Близлежащие склоны гор тоже укрывал лес, но еловый, темно-зеленого цвета с серебристым отблеском. Дорога стала суше, уже. Пересекая лес, она уходила куда-то вдаль. На холме сквозь просветы между деревьями показались первые хаты села Вэлень. Рублены они были из еловых бревен, стояли на высоких каменных фундаментах, обмазывали их глиной или белили известью. Крутые лестницы поднимались на узкие галерейки. Крыши были из дранки. Одни дома издали казались совсем черными, словно огромные куски мрака, другие — рыжеватыми, будто козья шкура — в зависимости от того, старыми или новыми были еловые бревна. Первые дома стояли далеко друг от друга, потом они стали сходиться теснее, ближе. Через полчаса лошади свернули на узкую дорогу, вымощенную булыжником, которая тут же превратилась в деревенскую улицу. Выстроившиеся в ряд первые четыре дома были бревенчатые, и только один из них оштукатурен и побелен известкой. Миновав их, дорога принялась огибать стоги сена и через четверть часа вновь потянулась мимо домов. В Вэлень, как и в других горных селах, дома стояли кучками, то там, то здесь, словно ими выстрелили из пращи, так что село получалось чрезвычайно длинным, раскинувшимся по долине на пять-шесть километров. Возле самой дороги клокотала широкая и быстрая горная речка. Вспененная вода была беловатой, словно в нее щедро подсыпали мела. Речная пойма становилась все уже и уже: с обеих сторон ее сдавливали обрывистые отроги гор, которые в некоторых местах так сближались, что казалось, совсем перекроют дорогу. Густые еловые леса почивали на отрогах.