Приказ поступил ко всем уцелевшим бойцам. Кошель выбрал бойцов, которые останутся в здании, чтобы прикрыть отступление основных сил ярославских, а потом сами уйдут. Деев понимал, что главное условие никто не озвучивал – «если уйдут, если рыбинские их отпустят». Прикрытие составляли пять бойцов, которым оставили по максимуму боеприпасов. Деев сказал им короткое напутствие, которое, если отшелушить от мата и ругательств, сводилось к короткому слову «Держитесь!». Теперь они должны выиграть для них время, чтобы Деев с остальными смогли отойти на безопасное расстояние. Деев запомнил лица этих бойцов: мрачные, решительные, с печатью обреченности.
На первом этаже его дожидались Кошель и рядовой, кажется, его звали Ракитин. Он стоял за спиной очкарика, который дрожал и выглядел весьма бледно, и следил, чтобы торгаш не сбежал. Очкарику было очень страшно, в таком страхе можно много наделать глупостей, расплатой за которые будет дырка в голове.
– Знаешь, где Гривенный живет? – спросил Деев.
Ответил за очкарика Кошель:
– Все он знает. Я уже провел с ним разъяснительную беседу. Товарищ Голубев все понял, обещал во всем содействовать и помогать до последнего, так сказать, вздоха.
– Вот и замечательно. Ведите нас, товарищ Голубев. Но учтите, если выведете нас под пули местных отморозков, я лично вас шлепну. Но сделаю так, что умирать вы будете долго и мучительно, – напутствовал очкарика Деев.
Тот стал еще бледнее, но оправдываться и возражать не стал. Он развернулся и засеменил на выход.
От былой роскоши карательной роты осталось два десятка бойцов, не считая Кошеля, Ракитина и самого Деева, и выглядели они все не лучшим образом – изрядно потрепанные, кто-то даже ранен, но не смертельно, может передвигаться самостоятельно, – но каждый из них одержим отчаянным желанием выжить любой ценой.
Первым шел Голубев, очкарик сильно трусил, и было опасение, как бы с ним не приключился сердечный приступ от страха. За ним двигался Ракитин, которому приказали в случае проявления трусости или малейшего намека на предательство со стороны торгаша стрелять без предупреждения, бить, так сказать, гниду, не отходя от трассы. За ним шли Кошель и Деев, а дальше остальные бойцы. Они отступали дворами в глубину жилого массива, где в основном стояли заброшенные здания, при случае бойцы могли найти там укрытие. Снег скрипел под ногами. Весну качало из стороны в сторону, и она не могла никак определиться, то ли вступить в свои права и растопить все сугробы вокруг, то ли напустить морозы со снегопадами. На снегу оставались следы. Так что выследить их не составило бы труда. Но впереди показались асфальтовая дорожка, по которой бойцы резво побежали, и дальше они старались продвигаться по чистому пространству, чтобы не следить.
Позади продолжала кипеть отчаянная битва. Ярославские храбрецы держали оборону, не подпуская к себе врага. Надолго ли их хватит, это вопрос, который сейчас был для всех самым важным. Ведь от этого зависели жизни остальных солдат, а в дальней перспективе и положение Черномора.
Голубев казался человеком слабым. Сможет ли он выдерживать тот темп, что задали ярославские здоровые лбы? Деев в этом очень сомневался. Поэтому решил, что на первом же привале узнает точный адрес Гривенного и отметит его на карте, чтобы в случае чего не остаться без координат. Но Голубева этого желательно доставить до точки назначения целым, глядишь, и Гривенный будет посговорчивее.
Ожесточенная пальба велась несколько часов, время от времени доносились взрывы, так что можно было сделать вывод, что в Угличе разгорелся нешуточный бой, схлестнулись несколько группировок, готовых на все ради призрачной победы. Хорошо, что дом Гривенного находился далеко от эпицентра сражения, только вот такие локальные войны имели привычку докатываться до любой удаленной хаты, даже если она стоит с краю. Поэтому Гривенный вызвал к себе Приказчика и распорядился поднять всех бойцов, чтобы они были готовы к любой непредвиденной ситуации. Также он приказал выставить на стены пулеметы и подтащить тяжелое вооружение, пара гранатометов и хороший запас гранат у него имелся в наличии. На какое-то время хватит, чтобы обороняться. Что будет потом, никому не известно. Но думать об этом не хотелось.
Шаман все это время накачивался самогоном и при этом не пьянел. Вот уже вторые сутки он продолжал заседать в личных покоях Гривенного, а остатки его армии бродили по территории усадьбы, мешаясь у всех под ногами. Гривенного это изрядно злило, но он ничего не мог с этим поделать. Разговаривать с Шаманом было бесполезно, чуть что он заводился с пол-оборота, бил кулаком по столу и тянулся за пистолетом. С трудом его успокаивал Никодим, но чем дальше, тем у него это получалось все хуже и хуже. Шаман зверел на глазах. Гривенный хотел было спрятать самогонку – как бы не довела до греха, – но Никодим вмешался и посоветовал этого не делать: