На поляне мы встретились с Ринатом и Таней, они успели добраться до цели немного раньше. Вскоре должен был подойти КамАЗ со всем экспедиционным оборудованием, с машиной ехал наш старший товарищ Максим Грейлих. Сразу после прибытия КамАЗа нас ожидала долгая и довольно тяжелая работа по разгрузке машины и установке лагеря, а пока у нас все равно не было ни оборудования, ни инструментов – мы вместе перекусили остатками захваченной из дома еды, предались радостному ничегонеделанию – и в итоге заснули.
Когда я проснулся, солнце уже начинало клониться к вечеру. Тени от деревьев вытянулись и заползли на поляну, после дневной жары начался легкий озноб, пришлось накинуть штормовку. Кстати, это был удивительно широко распространенный вариант экспедиционной одежды – брезентовая курточка-штормовка. Она не защищала фактически ни от чего: в жару в ней было жарко, в холод – холодно, в дождь – мокро. За один полевой сезон изначально зеленые штормовки выгорали до ярко-белого цвета, и потом их носили годами и десятилетиями. У этих курточек были просторные карманы для всяких нужных мелочей, и вообще – если они ни от чего толком не спасали, то и совершенно не мешали: были легкими, сворачивались в тугой рулончик или оборачивались вокруг пояса при смене погоды. Поскольку погода в степи меняется часто и стремительно – это было ценное свойство.
Но я отвлекся. На поляне потихоньку вечерело, а от КамАЗа не было ни слуху ни духу. Мы были одни – без палаток, без каких-либо инструментов крупнее ножа, практически без продуктов. Приближалась ночь.
Дрова мы наломали руками и ногами. Стволы, которые не хотели ломаться об колено, укладывали на два камня и потом прыгали на них или бросали по ним тяжёлым камнем. Этот камень иногда весьма неудачно пружинил и отскакивал прямо на ноги, надо было успевать от него отпрыгивать. Развели большой костёр, сложили вместе и доели какие-то остатки домашних запасов – больше еды не было. Становилось всё холоднее, сидели у костра, закутавшись в спальники. Сначала пели песни, разговаривали, шутили – потом всё больше сидели молча, вглядываясь в огненные сполохи и плети, в мерцание углей и затягивающую их патину золы, и вслушивались, вслушивались в степь. Вокруг стрекотали кузнечики, пели цикады, кричали какие-то птицы и косули, кто-то с шумом возился в ветвях деревьев, периодически начиная громко хлопать крыльями, шуршала трава, потревоженная то ли змеёй, то ли ёжиками. Иногда начинало казаться, что во все эти звуки вплетается гул машины. Мы напрягали слух, но звуки мотора терялись, исчезали, сливались с шорохом и шумом степной жизни.
Мы кое-как заснули у костра, надев на себя все свои немногочисленные одежды и поплотнее завернувшись в спальные мешки. Спать было очень неудобно, снизу – сыро и жестко, с одного бока, со стороны костра – очень жарко, с другого – очень холодно. Приходилось постоянно вертеться, пристраиваясь к огню то так, то эдак, подбрасывать в костер наломанные куски небольших деревьев, отпихивать подальше от спальников горящие ветки и стреляющие угольки и вообще следить, чтобы не сгореть от такой жизни. Если в промежутках между всеми этими метаниями кто-то из нас слегка засыпал, то сразу и просыпался от того, что каждые десять-пятнадцать минут наш старший обеспокоенно делал стойку и говорил: «Слышу КамАЗ на высоких оборотах». Ночь. Костёр. Жар огня. Холод степи. Чёртовы кузнечики. Спать. Надо спать. Но тут опять раздается: «Слышу КамАЗ на высоких оборотах».
Потом оказалось, что Ринат был не так уж и неправ. Водитель и Максим Грейлих действительно всю ночь крутились по Джабык-Карагайскому бору и вполне могли неоднократно оказаться в зоне нашей слышимости. Места там глухие, дорог мало, и все они какие-то одинаковые, деревьев много, ориентиров практически никаких. Двенадцать лет спустя я разыскивал ту же самую Систему ночью на микроавтобусе УАЗ, битком набитом людьми и оборудованием, и ведь тоже не нашёл – пришлось ночевать где попало, ставить палатку и варить еду под какими-то кустами, чтобы наутро обнаружить, что мы остановились всего в одном километре от искомого места. Практически то же самое произошло и сейчас.
Долгожданный КамАЗ въехал на поляну ранним утром, когда вся она была затянута поднимающимся от реки туманом. Костер догорел, все участники забросочной группы спали, намаявшись за ночь, приближения машины никто не слышал. Кое-как разлепив глаза, я увидел, как из правой двери кабины выпрыгивает Максим Грейлих – невысокий, очень живой и бодрый – и с громким криком «Федора не будите, я сам его разбужу!» стремительно подбегает к спальнику, в котором закутавшись с головой спал Виктор, и начинает его быстро-быстро пинать.