Итак, Владимир Петрович остался в Карталах решать организационно-хозяйственный вопросы, а мы втроем сели на самую первую джабыкскую электричку, которая отправлялась около трёх часов утра. Электричка ехала практически пустой. За окном была непроглядная тьма, еще даже не начинало светать. После Анненского мы надели рюкзаки, вышли в тамбур и стояли там, слегка шатаясь от грохота колес и внимательно вглядываясь в ночь: ждали, когда мелькнут огоньки крохотной станции Система, на которой электричка стоит меньше минуты и нужно успеть выпрыгнуть, пока она приоткроет и сразу же вновь схлопнет свои двери.
Станции не было долго. Очень долго. Десять километров – расстояние от Анненского до Системы – давно осталось позади. Никаких огоньков мы не видели, однако стало ясно, что ждать в прокуренном тамбуре больше нечего – станцию мы проехали. Марик отправился в первый вагон, в кабину машинистов – прояснить ситуацию, мы же с Витей вновь сели на холодные и всегда грязные деревянные сидушки, поставив перед собой рюкзаки.
Электричка продолжала мчаться, ночь никак не хотела переплавляться в рассвет. Вернулся Марик. Оказалось, что первая электричка делает остановку на станции Система только по требованию. Нам нужно было заранее сходить в первый вагон и предупредить машинистов. Теперь самым лучшим вариантом было доехать до конечной станции Джабык и переждать прямо в вагоне пару часов, пока эта же электричка не пойдет обратно. Так мы и поступили.
На второй час ожидания в Джабыке (ночная тьма упорно не хотела сдаваться рассвету) в вагон зашел линейный милиционер, делающий контрольный обход электропоезда. Мы лежали на деревянных сидушках, укрывшись извлеченными из рюкзаков спальниками, и пытались дремать. Милиционер на удивление быстро поверил в нашу идиотскую историю и проследовал дальше, категорически велев нам не курить. В то время это было совершенно излишне, никто из нас еще не курил; задымили мы практически одновременно в семнадцать лет, как только окончили школу, а вот бросали в разное время и с разными результатами.
Когда ночь наконец-то уступила тусклому утреннему свету, а холод стал очень ощутимым даже под спальниками, электричка распахнула и вскоре с шумом захлопнула двери – и поехала обратно. Ни один посторонний пассажир в нашем вагоне так и не появился.
Теплым летним утром мы шли вдоль полевой дороги по светлому сосновому лесу. На пути обнаружилась высокая куча опилок. Мы с Мариком прошли мимо, а Виктор зачем-то задержался около нее. «Тут снег!» – закричал он нам. Ага, снег. В июле. Нашёл дураков. Рюкзак был довольно тяжелым, оборачиваться не хотелось. «Бац!» – что-то сильно стукнуло меня по шее, и тут же за воротник побежали холодные струйки. Витя, снайпер, первым же снежком – и прямо в цель.
Да, под толстым слоем опилок на самом деле оказался снег, он лежал себе и не таял. Это было удивительно. Потом мы рассказали об этом феномене нашим руководителям-сахемам, и они устроили в этой куче снега небольшой погреб, в котором хранился экспедиционный запас сливочного масла. Никогда больше не было у нас в экспедициях такого удивительного снежного погреба.
Но вот и обширная поляна на берегу Караталы-Аят. Крохотная речка бежит здесь по неглубокому руслу среди кустов и корней деревьев, а саму поляну почти полностью охватывают перелески Джабык-Карагайского бора – одного из реликтовых сосновых боров, расположенных посреди степи и приуроченных к гранитным выходам и массивам. Здесь, кстати, тоже полно гранита: обломки каменных плит торчат на поляне тут и там, а совсем неглубоко под землей скрывается цельный гранитный массив. Через день мы рыли ямы для экспедиционных туалетов – и прокляли всё, поскольку вместо несложной и привычной работы с лопатой были вынуждены целый день рубить камень ломами и киркой, стирая в кровь ладони и периодически получая по открытым частям тела острыми каменными крошками, отлетавшими при ударах о породу. Впоследствии выяснилось, что с не меньшим упорством люди, жившие здесь три с половиной тысячи лет назад, выдолбили в граните могильные ямы для своих умерших. А ведь у них не было не только стальных ломов, но и вообще никакого железного инструмента – лишь существенно более мягкая бронза, дерево или кость в качестве материала для орудий.