Обряды и службы, отправляемые в храме, можно разделить на две основные категории: подношения и жертвы. Прежде всего боги требовали от своих почитателей, чтобы те обеспечивали их едой, питьем и благовониями для умащений. Как пишет X. У. Ф. Сэггс (1962 г.), «боги регулярно вкушали трапезу… за столами, накрытыми перед их изображениями». Пища их состояла из большого количества хлеба, баранины или говядины, а также пива, очень любимого шумерами. Позднее среди подношений фигурировали мед, топленое масло, очищенное оливковое масло, молоко, финики, фиги, соль, хлебные лепешки, птица, рыба и овощи.
«Трапеза богов являлась своего рода пиршеством, куда приглашались другие божества и где могли присутствовать их смертные почитатели и даже умершие. Богам предназначались определенные части животных, остальное же шло царю, жрецам и храмовым служителям».
Жертвы относились к другой категории. Они совершались на специальных алтарях или на крыше храма специальным жрецом, который перерезал животному горло, сопровождая это заклинаниями, причем бьющая кровь представляла собой возлияние. Шумерским искусством зафиксированы и другие формы возлияний: вином или другой жидкостью окроплялся алтарь, земля, животное или растение. Сэггс пишет: «Весьма обычным атрибутом храмового ритуала являлась курильница, сжигание в которой ароматической древесины считалось либо обрядом очищения, либо услугой божеству, так как боги любили приятные запахи».
Дополнительные сведения можно извлечь из терминов, которыми называли жрецов, совершавших отдельные части церемоний. Специальностью одних было только возглашение магических формул; других — заклинать злых духов, третьих — играть на музыкальных инструментах, четвертых — ведать ритуалами омовения и умащения. Наконец, самую главную по своему значению категорию составляли бару — жрецы, занимавшиеся истолкованием знамений и потому оказывавшие существенное влияние на принятие политических решений. Вполне естественно, что требования разнообразной религиозной практики нашли отражение в планировке и местоположении предназначенных для ее осуществления культовых зданий.
Во всех слоях Эреду, о которых шла до сих пор речь (XVI–VI), керамика встречалась в изобилии. Постепенную трансформацию от типов, характерных для «раннего Эреду», к тем, которые по находкам в Других местах ассоциировались с «Убейдом», удалось подразделить на четыре фазы, которые также, в свою очередь, оказалось возможным сопоставить с важнейшими изменениями в планировке зданий, прослеженными по серии последовательных перестроек. Во всех слоях от материка и до слоя XV преобладает в основном ранняя «керамика Эреду» — «изящная монохромная, как правило, коричневого цвета посуда, украшенная простым прямолинейным орнаментом». По времени она совпадает со строительной деятельностью, самым значительным примером которой является «часовенка» в слое XVI. Эта керамика определяется как фаза I. Фаза II приходится на вышележащие слои XIV–XII, в которых архитектурных сооружений не обнаружено; ее отличает вкрапление инородной керамики с характерным плетеным орнаментом; подобные образцы ранее были найдены в расположенном на берегу реки поселении Хаджи-Мухаммад, неподалеку от Варки [201]. Фазы III и IV соответствовали раннему и позднему этапам развития «классической» убейдской культуры, достигшей своего расцвета в период строительства храмов VII и VI; к этому же времени относится и обнаруженный в Эреду новый источник информации.
К юго-западу от стоящего на высокой платформе храмового комплекса, метрах в 50 от каменной стены, окружавшей его, был обнаружен могильник с тысячью могил позднеубейдского периода; сейчас раскопано около 200 из них. Захоронения производились в прямоугольных ямах, стены которых облицовывались кирпичом-сырцом; местоположение могил было, по-видимому, как-то обозначено на поверхности, так как последующие погребения часто совершались в тех же ямах. Иногда поперек могилы хозяина клали тело его собаки.
Могильник Эреду датируется первой половиной IV тысячелетия до н. э. и представляет собой довольно высокую стадию развития погребальной практики. Науке известны и более ранние памятники, где погребения были сосредоточены в определенных районах, часто в непосредственной близости от священных мест. Но только здесь, в Эреду, впервые количество и единообразие погребений создают впечатление подлинного некрополя. Могильник Эреду был, очевидно, расположен непосредственно за чертой убейдского поселения и его храмового комплекса. Подобного кладбища, относящегося к последующим периодам, найдено здесь не было, хотя на раннем этапе раскопок археологи, обнаружив в пределах платформы храмового комплекса урукского периода немного вотивной керамики, ошибочно приняли ее за остатки захоронений (в которых отсутствовали костяки). В Уре Вулли нашел около дюжины убейдских погребений в месте, названном впоследствии «Царским кладбищем»; здесь, похоже, могильник также находился непосредственно за чертой современного ему храмового комплекса. Вулли отметил, что здесь, как и в Эреду, «покойник лежит на спине, в вытянутом положении, с руками по бокам или же слегка согнутыми так, чтобы ладони могли быть сложены поверх таза»; «такое положение костяков, — добавляет он, — характерно для убейдцев, но ни для кого из последующих обитателей Шумера». Вулли также констатировал, что в «двух погребениях верхняя часть костяка оказалась посыпанной мелким красным порошком, а в одном случае рядом с черепом лежал комок красной гематитовой краски. Нельзя сказать с уверенностью, были ли тела раскрашены; но несомненно, состав порошка был тот же, что и краски». Любопытно, что нечто подобное отмечено и в могильнике в Эреду. Почти все останки имели темно-оранжевый оттенок. Но так как это в равной степени относилось и к скелетам собак — а в одном случае даже к косточке, лежавшей рядом с пастью собаки, — здесь, должно быть, имеет место не сознательное или ритуальное окрашивание охрой, а химическое воздействие почвы.
Среди находок этого могильника выделяется уникальная серия целых расписных горшков, с которыми сходны черепки, обнаруженные при шурфовке на территории храма (слои VI и VII). Форма, рисунок и техника выполнения убейдской керамики этого периода имеют важное археологическое значение, поскольку именно в это время или чуть позже убейдская культура распространилась далеко за пределы Месопотамии в восточном и северо-западном направлениях. Это лепная посуда, на поверхность которой черной или темно-коричневой краской наносился рисунок: растительный орнамент, реже — стилизованные изображения зверей или птиц. В Эреду рисунок обычно наносился поверх лощения или ангоба кремового цвета. В других местах ангоб чаще отсутствовал и сосуды подвергались обжигу при столь высокой температуре, что глина приобретала темно-зеленый цвет, а черная краска при росписи глубоко въедалась в нее. Тот факт, что подобные сосуды часто страдают от чрезмерно сильного обжига, едва не превращаются в стекло и в результате нередко деформируются, наводит на мысль, что убейдские гончары еще плохо регулировали температуру своих печей.
Сосуды, фрагменты которых были найдены Вулли в «тростниковых хижинах» самого Убейда, были несовершенны также и в ряде других отношений и отражают, вероятно, фазу упадка, непосредственно предшествовавшую концу убейдского периода. По характерным признакам можно заключить, что они, подобно некоторым образцам из слоя VI в Эреду, изготовлялись уже на гончарном круге, приводимом в движение рукой, и, таким образом, являлись предшественниками гончарной керамики периода Урука [146, с. 32–50]. Характер подъемного материала позволяет предположить, что при более глубокой шурфовке здесь могут быть обнаружены и ранние убейдские слои.