Здесь невозможно даже просто перечислить все многочисленные сюжеты, избиравшиеся художниками этого периода [181]. Многие изображения посвящены сценам насилия и разрушительным последствиям карательных военных экспедиций. Некоторые из них представляют особый интерес благодаря сопровождающим надписям, позволяющим четко определить исторические события и даже отдельных действующих лиц. Синаххериб изображен принимающим своих военачальников и пленников после капитуляции Лахиша в Палестине; или же он показан во время одного из своих походов в болотах Южной Месопотамии наблюдающим с острова за своими воинами, которые на лодках преследуют врага в камышовых зарослях и изобилующих рыбой водах лагуны. Ашшурбанапал празднует в окружении музыкантов захват Суз (фоном этой сцене служит вид города, изображенного как бы с высоты птичьего полета); он же созерцает ужасные последствия тяжелого боя; порой мы видим его с женой отдыхающим на ложе в беседке из виноградных лоз [181, табл. 241].
В последний период существования ассирийской рельефной резьбы по камню с особой тщательностью выполняются изображения животных. Вершины совершенства они достигают во время царствования Ашшурбанапала, когда особенно популярными сюжетами становятся охотничьи сцены с изображениями львов, диких ослов и газелей. В них — возможно, намеренно — звучит поэтическая нота, и симпатии зрителей явно на стороне «умирающей львицы» или «самки онагра», вынужденной покинуть своих детенышей.
Большую ценность с археологической точки зрения представляют запечатленные на рельефах подробные свидетельства о внешнем виде и характерных особенностях самих ассирийцев, а также соседних народов, с которыми последние сталкивались во время военных действий. В результате тщательного изучения этих памятников изобразительного искусства нам известны мельчайшие детали военного снаряжения и способы его применения, что невозможно было бы выяснить на основе одних лишь письменных источников. В тех аспектах повседневной жизни ассирийцев, которые нашли себе отражение в барельефных изображениях, осталось не так уж много белых пятен.
Возвращение англичан в Нимруд
Здесь следует остановиться также на находках, сделанных британской археологической экспедицией под руководством М. Мэллоуна. Эта экспедиция возвратилась в Нимруд в 1949 г. и проработала там еще 14 лет.[129]. Вначале Мэллоун сосредоточил усилия на исследовании Северо-западного дворца, «центральный церемониальный» комплекс которого, раскопанный Лэйярдом, включал и большой «тронный зал» (план цитадели см. [129, рис. 1, с. 32]). Первая его важная находка была действительно сделана в боковых покоях, непосредственно примыкающих к трону. Там была обнаружена памятная стела Ашшур-нацир-апала II с рельефным изображением царя и надписью из 153 строк, покрывающей обе стороны камня. Этот памятник представляет особый интерес, поскольку он содержит описание церемоний и празднеств, приуроченных к официальному открытию дворца в 879 г. до н. э., вплоть до подробностей приготовления праздничной трапезы на 69 574 человека, длившейся десять дней. Другие сообщения подобного рода позволили Мэллоуну примерно подсчитать население Кальху после того, как Ашшур-нацир-апал сделал его своей столицей. Цифра, которая у него получилась, — не менее 86 тыс. человек, включая детей, — представляет собой интересную параллель к «ста двадцати тысячам жителей», приписываемых Ниневии в Ветхом Завете (Иона IV, 11).
Реконструкция части «книги», найденной в Нимруде. Она представляет собой «листы» из слоновой кости (33,8 × 15,6 см.), покрытые слоем воска и соединенные петлями (по Мэллоуну, 1966 г.)
Одновременно Мэллоун обследовал два глубоких колодца в восточном «жилом крыле» дворца. В одном из них (на плане — АВ), частично раскопанном Лэйярдом, была сделана находка, значение которой выяснилось в полной мере лишь после ее исследования в лаборатории Британского музея. Это была своеобразная «книга», состоящая из пятнадцати или более «листов», соединенных золотыми петлями, так что «книга» могла раскрываться в обе стороны подобно японской ширме. Края «листов», сделанные из дерева и слоновой кости, были приподняты, чтобы защитить восковую поверхность, на которой процарапывался клинописный текст. В тексте насчитывается несколько тысяч строк. На «обложке» стояло имя Саргона II, а также название «книги» и указание, что она должна храниться в Новом царском дворце в Дур-Шаррукине (Хорсабаде). До сих пор письменные документы этого периода, запечатленные на воске, были найдены только во Фригии. Однако Мэллоун помнил о более поздней вавилонской надписи, в которой придворному, толковавшему царю предзнаменования, предлагалось по окончании толкования «закрыть книгу»; эту фразу невозможно было бы понять, если бы предсказатель пользовался при этом табличкой.
Именно во втором колодце этой части дворца (NN) Мэллоун обнаружил несколько предметов, ныне считающихся величайшими шедеврами; эти произведения искусства — знаменитая нимрудская слоновая кость, к описанию которой мы и переходим. Первая — поразительно красивая женская головка, возможно, украшение дворцовой мебели; она известна среди археологов как «Мона Лиза из Нимруда» [129, т. I, с. 128]. Ее размеры —16 × 13,3 см; слоновая кость с течением времени приобрела теплый коричневый оттенок, черты лица, слегка тронутые соответствующей краской, по стилю, как считает Мэллоун, сближаются с чертами архаической греческой скульптуры. Была найдена и вторая головка того же типа, однако сделанная гораздо грубее; обе они датируются примерно 700 г. до н. э. Еще более глубокое эстетическое впечатление производят две пластинки из слоновой кости (точнее, слоновой кости с золотом), на которых изображена львица, терзающая африканца, на фоне традиционного декоративного орнамента из лотосов [129, т. I, фронтиспис]. Высота каждой пластинки около 10 см, они украшены позолотой и цветными инкрустациями. Применявшаяся здесь техника перегородчатой эмали была основательно изучена в Британском музее [129, с. 139].
В число прочих зданий цитадели, раскопанных Мэллоуном, входило северное крыло, или архив Северо-западного дворца, храм Нинурты у подножия зиккурата, юго-западный комплекс, состоящий из Сожженного дворца Лофтуса и храма Набу (Эзида) с примыкающим к нему дворцом правителя, большая группа частных жилищ и огромная стена причала, являвшаяся западной, или речной, опорой платформы цитадели. Все эти остатки зданий были тщательно описаны с определением последовательных стадий их архитектурной истории. При раскопках Мэллоун не занимался специально поисками крупных статуй или барельефов, однако труды его были щедро вознаграждены находками меньшего размера: бронзовыми сосудами и оружием, прекрасной резьбой по слоновой кости и запасами необожженных табличек, — как раз предметы такого рода и не умели сохранять предыдущие экспедиции. Однако самые замечательные открытия были сделаны, когда экспедиция занялась большой и до тех пор не исследованной группой зданий в дальнем юго-восточном углу внешнего города. Это был «императорский арсенал» Салманасара III [129, т. 2].
Здания, соответствующие его описанию, были найдены во всех трех позднеассирийских столицах. «Арсенал» в Ниневии остается погребенным под современными зданиями Наби Юнуса, однако стела с надписью из этого района содержит описание его реконструкции во время правления Асархаддона [185]. В другой надписи определяется назначение этого сооружения: «хранить снаряжение, колесницы, оружие и военную добычу любого рода, а также содержать жеребцов и мулов». Далее сообщается, что ежегодно во время празднования Нового года его посещал царь; для него были предусмотрены жилые покои.