Около 1900 г. до н. э. воинственные народы, происходившие из какой-то части Западной Азии, начали наступление в южном и восточном направлении. В следующие двести лет из южной части этих доисторических «клещей» произошли народы, которых мы знаем как хеттов и мидян, оттуда же была навязана местным народам аристократия, представителей которых Гомер называл «темноволосыми ахейцами» и которых мы зовем микенцами. Часть из них продвинулась дальше, уничтожила слабое и зависимое правительство 14-й династии египетских фараонов и на 200 лет оккупировала подвластные им земли. Восточная часть завоевателей дошла до северо-запада Индии, разбив беспомощных в военном отношении, но тем не менее великих и могущественных с точки зрения культуры людей Инда. Вероятно, именно высокий культурный уровень развития помешал им стать великими воинами; но в тот момент, когда создавались новые государства и шли широкомасштабные завоевания, культура не только не помогла этой цивилизации выжить, но и, напротив, заставида навсегда исчезнуть с лица земли.
Современные этнографы называют расу завоевателей индоевропейской. Вне всякого сомнения, она дала начало миру, от которого произошли греки и римляне, многие индийские народы, а также северные племена кельтов и тевтонов, индоевропейцы являются предками как индийской, так и любой из западных цивилизаций. Причина их успешных завоеваний — высокоразвитое искусство ведения войны, основанное на концепции сражения, практически неизвестной во втором тысячелетии до н. э. Основным стержнем этой концепции было использование в бою лошадей: не кавалерии в ее нынешнем понимании, а коней, запряженных в легкие колесницы, в каждой из которых сидело по одному-два вооруженных воина. Это было исключительно мобильное для того времени, хорошо защищенное боевое транспортное средство. Когда такие колесницы объединялись в подразделения и действовали совместно, они могли превратить в пыль древние колонны пеших копьеносцев. Мощь Египта, еще недавно реальная, несмотря на беспомощность правительства, пала под натиском боевых колесниц гиксосов, ненавистных обитателей пустыни или пастухов. Они правили страной до тех пор, пока противники не воспользовались полученными навыками и не обернули против них их же собственное оружие в 1580 г. до н. э., когда египтяне выгнали гиксосов из страны, действуя с помощью армии, снабженной колесницами. Опыт завоевателей многому их научил; благодаря ему Египет еще долго был могущественной державой.
Записи древнеегипетских историков сохранили для нас множество сведений об индоевропейских племенах, живших на Среднем Востоке, но еще точнее можно судить о них по тем памятникам, которые они сами создали в те времена, когда еще не начали вести оседлый образ жизни. Естественно, что эти памятники не были высечены в камне или отлиты в бронзе; народам кочевников не свойственно оставлять после себя подобное наследие. Их эпос, красочный и самобытный, в достаточной мере отражает жизнь племен, дает представление не только о верованиях или воззрениях людей, но и об их повседневной жизни, одежде, лошадях и конечно же об оружии. Самое яркое повествование, которое оставили нам арии (индийская ветвь индоевропейской расы), это «Ригведа», многоплановый труд, состоящий из множества эпических песнопений и повествовательных поэм. Он дает замечательные портреты военных вождей своего времени и описывает армии, следовавшие за ними; те же самые описания можно найти в древнеирландском эпосе, созданном значительно позднее, но по языку во многом похожем на стиль «Ригведы».
Около четверти всех молитв, входящих в эту книгу, адресовано Индре, величайшему из богов:
«Сильнорукий, могучий, рыжебородый и пузатый от выпивки, в самые божественные моменты своей жизни он держит в руках молнию, но сражается и как воин, с луком и стрелами на своей колеснице. Он наездник скота, но прежде всего — разрушитель вражеских крепостей и победоносный предводитель арийцев во время великого завоевания ненавистной древней империи Пенджаба. Вместе с ним дерутся юные воины — маруты, которыми, видимо, командует Рудра — соперник Индры и все же в какой-то мере и двойник, «непобедимый, быстрый, юный, не имеющий возраста, правитель мира…».
По описанию эта молитва очень похожа на кельтские сказания, относившиеся к I столетию до н. э. (железный век) и распространенные тогда в Ольстере и Северной Британии. Индра ариев во многом напоминает гротескный образ Дагды с его неуемным аппетитом, Ругра и маруты заставляют вспомнить о Финне и Фианне.
«Когда воин в своей кольчуге ищет упоения в бою, он похож на облако, готовое разразиться грозой. Так будь же ты победоносен и невредим, и пусть толщина кольчуги хранит тебя от ран… Кто бы ии убил нас, незнакомый враг или соратник, пусть отомстят ему боги; самая близкая, самая тесная моя кольчуга — это молитва».
Эта часть эпической песни, созданной на равнинах Пенджаба три тысячи лет назад, была бы вполне к месту во Франции XIII века.
«Пусть мы победим вместе с луком, с луком в битве, с луком в горячих схватках. Лук приносит врагам горе и печаль, вооруженные луком, мы покорим все страны. Радостно, когда тетива прижимается близко к уху и держит в объятиях любимого друга. Натянутая на лук, она шепчет, как женщина, — та тетива, что защищает нас в сражении».
Здесь лук — любимое оружие, его тетива для воина звучит как ласковые слова женщины, но чувство то же, что сквозит в романах эпохи рыцарства. Тут смешались восторг и нежность, радость и уверенность в своих силах, родившаяся благодаря тому, что любимое оружие позволяет эффективно заниматься любимым делом — сражаться. Ведь для шина, для мужчины не было лучшего дела, более благородного занятия, чем идти на войну и возвращаться с победой. Немудрено, что к предмету, который помогает в этом, относятся с искренней привязанностью и обращаются к нему как к живому существу, а не как к неодушевленной вещи.
Восемьсот лет спустя после описанных событий появились потрясающие поэмы Гомера (мы не касаемся споров относительно личности поэта, но точно установлено, что он жил и писал около 850 г. до н. э.). События, на которых были основаны поэмы, произошли за много сотен лет до описаний, и рассказы о них передавались из уст в уста. Гомер изображает как мысли, так и действия своих героев удивительно ярким и живым языком, и как в его время, так и в Греции классического периода, да и в течение всей истории Римской империи и периода Средневековья его рассказы считались абсолютно достоверными, пока скептики XVIII–XIX вв. не нарекли их сказочками. Затем, в конце XX в., благодаря открытиям Генриха Шлимана и сэра Артура Эванса они окончательно превратились из недостоверных легенд в безусловные, доказанные исторические факты. Археологи обнаружили саму Трою, Золотые Микены и дворец Миноса на Крите. Шлиман считал даже, что в одной из могил, открытых в Микенах, ему удалось найти тело царя Агамемнона. Доказано, что этот человек жил приблизительно тремястами годами раньше, чем герои Гомера; однако это никак не умаляет величайших открытий человека, посвятившего свою жизнь тому, чтобы вернуть к жизни легенду.
Вероятно, наиболее ценный результат этих археологических открытий — это подтверждение того факта, что Троя была не вымыслом, а вполне реальным городом. Это придает глубочайший реализм описаниям гомеровских персонажей, объясняет его внимание к мельчайшим деталям их поведения. Так, мы ясно видим спящего Диомеда:
«Они подошли к Диомеду, сыну Тедея, и увидали, что он лежит на свежем воздухе возле хижины, одетый в доспехи. Его люди спали вокруг, подложив под головы вместо подушек щиты, воткнув копья заостренными концами в землю. Бронзовые наконечники их сверкали издалека, как молнии Отца-Зевса. Нестор-колесничий подошел прямо к Диомеду, разбудил его, толкнув ногой, и начал насмехаться, чтобы побыстрее поднять воина на ноги. «Просыпайся, сын Тедея, — говорил он, — почему это ты с таким удобством проспал всю ночь? Разве ты не заметил, что троянцы сидят на равнине над нами, а до их кораблей можно без труда докинуть камень?»