Однако дисфункциональность инфраструктуры похоронного дела можно рассмотреть и под другим углом — уже как символический ритуал. Так, в сравнении с традиционным русским похоронным ритуалом, где на протяжении трех дней осуществлялись необходимые манипуляции с телом покойного (положение рук во гробу, правильная одежда, пронос гроба по дороге и т.д.)[52], в современных похоронах именно проблемы инфраструктуры выходят на первый план. Анна Соколова, продолжая мысль Арьеса о вытеснении и медикализации смерти, называет современные русские похороны «похоронами без покойника», указывая на то, что тело не играет никакой роли в практике похорон[53]. Я же полагаю, что именно тело по-прежнему играет главную роль: похороны — это процесс транспортировки усопшего через все инфраструктурные барьеры для того, чтобы он упокоился в могиле[54].
Дисфункциональность инфраструктурной среды воспринимается участниками похорон как естественное условие. Это отчетливо видно в разговорах между агентами, между самими родственниками и в этнографических интервью. Проблемы, возникающие при подготовке и проведении похорон, актуализируются (и представляются) участниками не как неизбежное зло, а как особая форма испытания.
Поломка и ремонт инфраструктуры переносятся и на последующие коммеморативные практики, по сути, заменяя их. Информанты описывают такую «разруху» как «ненормальную», но поскольку система постоянно находится в подобном состоянии, «вечный ремонт» приводит к формированию особого социального порядка и особой культуры. О подобных «культурах ремонта» писал антрополог Ян Чипчейз, отмечая, что для некоторых локальных сообществ процесс починки позволяет создавать горизонтальные социальные связи, которые обеспечивают обмен ресурсами, товарами и помогают в формировании социального статуса человека, умеющего делать «ремонт»[55].
Церемония прощания в поле, где находится кладбище.
Дочка автора, участвующая в ритуале ремонта на Пасху. В семье автора этих строк все религиозные праздники и каждое посещение кладбища сопровождаются уборкой могил, покраской оград, ремонтом памятников и т.д. Взаимодействие с инфраструктурой, с ее постоянными дисфункциями, трансформирует обряд общения с умершими в практики ремонта. Ремонт — это и есть поминание.
Крайне показателен один из случаев, который произошел со мной в процессе полевой работы. В местной администрации небольшого поселения идет живое обсуждение технического проекта будущего колумбария и парка памяти. Владелец ритуального агентства хочет получить участок для строительства этого объекта и перечисляет самые различные аргументы в свою пользу. Наконец обсуждение доходит до вопроса финансирования и оплаты потенциальных услуг фирмы. Далее происходит следующий диалог:
Представитель администрации: А почему люди должны будут платить за этот ваш колумбарий?
Директор ритуального агентства: Потому что это нормально, когда люди платят за обслуживание. Они вносят каждый год абонентскую плату. Взамен мы всё чистим и красим. Мы планируем установить фонтаны, разбить парк, постоянно убирать мусор. Чтобы было не как у вас на муниципальном кладбище.
Представитель администрации: Людям это не нужно. Что они сами тогда будут делать?
Директор ритуального агентства: Как что?! Скорбеть! С мертвыми общаться.
Представитель администрации: Нет, им ухаживать за могилами надо.
Из дальнейшего диалога становится понятно, с точки зрения представителя администрации, ритуальная практика поминовения усопших заключается в ремонте надгробных сооружений, покраске ограды, вывозе мусора и т.п. По мнению представителя администрации, если кто-то другой будет делать это за родственников усопших, то фактически это будет означать разрушение поминальной практики. Похоронно-поминальный обряд предполагает особый режим взаимодействия с материальным миром — постоянный его ремонт.
В книге «Русские разговоры» Нэнси Рис описывает, как во время перестройки простые люди обсуждали повседневные трудности. Она отмечает, что главным мотивом этих разговоров являются жалобы, которые она называет «литаниями»: «Литании — это речевые периоды, в которых говорящий излагает свои жалобы, обиды, тревоги, несчастия, болезни, утраты»[56]. Рис обращает внимание, что «литании» выстраиваются по схеме сказочных сюжетов, где герой литании (как правило, сам рассказчик) встречается с множеством трудностей, преодолевает их и оказывается победителем. Как отмечает Рис, даже простой поход в магазин за продуктами превращается в повествовании рассказчика в приключение с открытым финалом. Рис полагает, что «литании» являются основой коммуникационной среды постсоветской культуры, а трудности — неким желанным состоянием.
52
Носова ГЛ Традиционные обряды русских: крестины, похороны, поминки. М.: ИНИОН РАН, 1993; Нремлева ИЛ Похоронно-поминальные обычаи и обряды // Русские: народная культура (история и современность). М.: ИЭА РАН, 2000. Т. 3. Семейный быт. С. 231-265; Тульцева ЛЛ Погребальные и поминальные обычаи // Русские. Этносоциологические очерки. М.: Наука, 1992. С. 355-361.
53
Соколова А. Похороны без покойника: трансформации традиционного похоронного обряда // Антропологический форум. 2011. № 15. С. 187-202.
54
Walter Т. Three Ways to Arrange a Funeraclass="underline" Mortuary Variation in the Modern West// Mortality. 2005. № 10 (3). P. 73-192.
55
Chipchase J. Informal repair culture [Электронный ресурс]. URL: http://janch ipchase. com/content/presentations-and-downloads/informal-repair-cultures (дата обращения: 31.03.2020).
56
Рис Н. Русские разговоры. Культура и речевая повседневность эпохи перестройки. М.: Новое литературное обозрение, 2005.