«Общество ремонта» и советские практики бриколажа
Советское государство предпочитало не вмешиваться в похоронное дело: попытки администрирования показали его затратность и непропорциональность расходов на инфраструктуру.
Кроме того, трата ресурсов на «буржуазные пережитки» вроде ритуальной сферы рассматривалась как недопустимое дело.
Если перевести вышеописанное на социологический язык, получится следующее. Мы имеем дело с уникальным контекстом, который еще не описывался и не интерпретировался западными исследователями похоронного дела: при отсутствии возможностей для развития частного похоронного дела государственное управление ритуальной сферой не справляется со своими функциями[107]. Особенно ценно то, что данный кейс показывает, каким образом подобная дисфункция замещается и интерпретируется как норма.
Можно утверждать, что дисфункциональность советской похоронной инфраструктуры привела к формированию и закреплению неофициальной сети производителей ритуальных принадлежностей и самостоятельному обслуживанию объектов инфраструктуры советскими гражданами, что подтверждается корпусом свидетельств, приведенных выше. Такое положение дел привело к институционализации похоронного дела в неформальной форме и к бесхозности его инфраструктуры, которые стали в итоге одними из структурообразующих характеристик этой сферы.
Советские практики «постоянного ремонта поломанных вещей» подробно описаны социологами и антропологами, которые изучают повседневность СССР, однако в своих работах исследователи не касались похоронной сферы[108]. Софья Чуйкина и Екатерина Герасимова анализируют советские ремонтные практики и находят их буквально во всех аспектах повседневности, приходя к заключению, что советское общество — это «общество ремонта». Простой советский человек чинит все — от водопровода, машины и детских игрушек до одежды, он не выбрасывает пустые молочные бутылки и находит им новое применение (например, делает из них горшочки для растений)[109]. Как отмечают авторы, «сами практики покупок провоцировали дальнейшие социальные и экономические интеракции в неформальной сфере — обмены, продажи, ремонты, переделки, дарения, посылки родным и родственникам, передачу дефицитных вещей по наследству, то есть вещи способствовали горизонтальной и вертикальной коммуникации и интеграции в обществе. Происходило вовлечение вещей в сеть социальных отношений в качестве посредников и активных участников»[110]. Исследователи отмечают, что подобные практики становятся возможными благодаря отношению к вещам, принципиально отличающемуся от принятого в западной прагматической культуре.
Эти же феномены подмечает и Ревекка Фрумкина: «Изобилие советов наподобие изготовления различных отверток из гвоздя предполагает у читателя не только немалый опыт, но еще и обширный набор инструментов: надо уж быть и вовсе не от мира сего, чтобы не понимать, что гвоздь — штука очень прочная, а расплющить его до жала отвертки можно, имея лишь хоть маленькие, но тиски. Или мощные пассатижи. Так реконструируется и адресат всех этих советов — это умелец, быть может — из числа радио- и фотолюбителей, чаще — квалифицированный рабочий или инженер с производства»[111]. Справедливо отметить, что за самой советской практикой ремонта стояло и вполне рациональное экономическое поведение — отремонтировать вещь было дешевле, чем вложиться в покупку нового бытового предмета.
Галина Орлова заключает, что «когда узнаешь, что после нехитрых манипуляций негодная зубная щетка превращается в отличный крючок для полотенец, стиральная машина одновременно является идеальным приспособлением для стерилизации банок, а вышедшая из строя батарейка, если ее стукнуть кувалдой или положить на печь, проработает еще несколько часов, приходит понимание, что дефектность вещи — это всего лишь иллюзия, которую беспощадно разоблачают знания и действия умелого хозяина»[112]. Таким образом, само знание о том, как и что можно сделать с вещью, чтобы она «заработала», является особым навыком, который наделяет человека определенными ресурсами и статусом, а ремонт превращается в особую социально-коммуникативную практику.
Все это позволяет утверждать, что советская культура оказывала общее нормализующее воздействие на любые материальные поломки, в том числе на дисфункциональность инфраструктуры похоронного дела. В итоге сами практики ремонта становились не просто социальными действиями по обмену ресурсами, статусом, знаниями, но и служили для поддержания самой социальной структуры и связей внутри нее. Интересно, что Илья Утехин, анализируя быт коммунальной квартиры, заключает: главной характеристикой коммунального проживания и общего взаимодействия с материальным миром является именно «справедливость», которая проявляется во всех действиях, касающихся общего пространства/материальных объектов.
107
Тони Уолтер отмечает, что западные исследователи не понимают контекст, в котором функционировал институт похоронного дела в социалистических странах. Приводится по: Walter Т. Why Different Countries Manage Death Differently: A Comparative Analysis of Modern Urban societies // The British Journal of Sociology. 2012. № 63 (1). P. 123-145.
108
Советская повседневность: нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю. М.: Новое литературное обозрение, 2015; Беньямин В. Московский дневник. М.: Ad Marginem, 1997; Лебина Н., Чистиков А. Обыватель и реформы. Картины повседневной жизни горожан в годы НЭПа и хрущевского десятилетия. СПб., 2003; Gronow J. Caviar with champagne: common luxury and the ideals of the good life in Stalin’s Russia (Leisure, Consumption and Culture). Oxford, 2003; Hessler J. A social history of Soviet trade: trade policy, retail practices and consumption, 1917-1953. Princeton, 2004.
109
Похожее отношение к материальности отмечается и в других сообществах. Например, вот что пишет о Неаполе 1920-х годов Альфред Зон-Ретель: «В Неаполе все технические сооружения обязательно сломаны. Если здесь и встречается что-либо исправное, то лишь в порядке исключения или по досадной случайности. Постепенно начинаешь думать, что эти вещи так и производятся, уже сломанными». Цит. по: Зон-Ретель А. Идеальные поломки. М.: Издательство «ООО GRUNDRISSE», 201 6. О значении ремонта для локальных сообществ пишет и Стивен Джексон: Jackson S. “Repair”. Theorizing the Contemporary Cultural Anthropology [Электронный ресурс]. URL https://culanth.org/fieldsights/720-repair (дата обращения: 31.03.2020); Jackson S. Rethinking Repair// Media Technologies: Essays on Communication, Materiality, and Society. Cambridge, Mass.: MIT Press. P. 221-240.
110
Герасимова E., Чуйкина С. Общество ремонта // Неприкосновенный запас. 2004. № 2. С. 70-77.
112