А пока до свиданья, крепко целую маму".
29
Это произошло поздно вечером. Внезапно умолк рокочущий мотор экскаватора, и люди услышали тишину. Насторожились. Это была не такая тишина, когда мотор заглушали по техническим причинам, что-то слышалось в ней необычное. Тишина эта упала на пустыню, на белый палаточный городок археологов как гром с ясного неба.
- Есть! Есть!
Силуэты бежали к палаткам и кричали:
- Наконец-то!
- Археоскрипт!
Первым примчался Лабан. Встав над краем глубокого раскопа, он несколько минут молча смотрел вниз, туда, где вынырнула из песка матовая вершина пирамиды. Губы его вздрагивали, словно сами хотели что-то сказать, но он сжимал их и молчал. Мысли и эмоции распирали его, как зрелые зерна распирают гранат. Разве он надеялся на такой успех? Он верил Туо и не верил, правда, больше верил, но все же... Никто не мог сказать наверняка, что в глухой пустыне, далеко даже от караванных путей, под окаменевшим песком... Однако... Может быть, это просто пирамида какого-нибудь фараона? Чтобы ее не ограбили, фараон приказал построить ее в котловане и засыпать... Ну что ж, если даже и так, сенсация будет не меньшей, чем у Картера *.
- Света, дайте больше света! - вскричал запыхавшийся новый кинооператор, став на колено и нацелив свой аппарат. Вспыхнуло еще несколько прожекторов, киноаппарат застрекотал, фиксируя на пленку раскоп.
* Английский археолог, открывший в 1921 году захоронение Тутанхамона.
Не терял времени и косматый художник. Его тушевой карандаш проворно забегал по листу ватмана, и сперва над раскопом появилась фигура Марты, а уже затем - линии вершины пирамиды, утопающей в земле.
Вынырнули из темноты Туо и Анита. Девушка держала его за руку, словно боясь, чтобы он не упал в котлован.
Словно очнувшись, Фаусто Лабан подошел к Туо и крепко пожал ему руку.
- Поздравляю! Поздравляю с успехом! Это... это... блестяще!
Туо бросил взгляд вниз, потом на рабочих, механизаторов, обступивших раскоп, и тихо ответил:
- Это наш общий успех.
- Конечно, конечно, - закивал головою Лабан, - но если бы не вы...
Туо шагнул вниз и, осыпая песок, двинулся к пирамиде. За ним, балансируя руками, спустился и Лабан. Они оба ухватились за тело пирамиды, словно желая удостовериться, что это не привидение, не мираж, что она действительно существует.
Археоскрипт... И радостно, и горестно на душе у Туо. Это ведь далекие-далекие его предки послали весть своим потомкам - посмотрите, мол, и мы тоже что-то умели и коечего достигли... А случилось так, что потомки отстали, что им нужно учиться у своих предков!
Туо посмотрел в глаза Лабану и своей ладонью накрыл его руку: хотел узнать, что думает, что же думает этот замкнутый человек? Лабан не убрал своей руки - ему казалось, что пирамида согревает, наполняет его своим теплом. В голове была какая-то мешанина, Туо смог уловить только отдельные понятия: гробница, Картер, Тутанхамон, золото, золото, премия, академик...
- Археоскрипт, - сказал Туо, - это Археоскрипт.
- Пирамида, - ответил Лабан. - Похоже на гробницу фараона.
- Он имеет форму пирамидального куба.
- Действительно? Откуда это вам известно? Или догадка?
- Я видел снимки. Там, на Филии.
- А-а-а...
И снова закружились, переплетаясь и путаясь, мысли в голове Лабана. Археоскрипт, Археоскрипт, машины, моторы, аппараты, формулы, формулы, кварки, кварки, кварки, бомба, миллионы, миллионы, вилла, академия... Формулы, формулы, формулы! Генерал, генерал, радиограмма.
Туо отдернул руку, нахмурился.
- Пирамидальный куб, говорите? - Фаусто Лабан погладил зеркальную грань. - Должно быть, большой объем?
- Да. На каждой грани этого куба - четырехгранная пирамида. Тетрагексаэдр.
- Ну что ж, окопаем и будем вскрывать. Следует только попросить еще десяток грузовиков.
- А главное - пригласить сюда ученых всего мира, журналистов, представителей телевидения.
- Что вы, что вы! - возразил Лабан. - К чему такая огласка?
- Мне кажется, именно в этом и состоит смысл нашего открытия: оно должно стать достоянием всего человечества.
- И станет. Только зачем спешить? - Лабан пожал плечами. - Вот посмотрим, что тут есть, все обустроим, напишем отчеты.
Выбрались из раскопа молча.
А рабочие, шоферы, молодые парни в комбинезонах, в шортах, громко переговаривались, шутили, смеялись.
- Что, если раскроем, а там девушка?
- Проснется, улыбнется...
- Чур, моя!
- Это почему же твоя?
- Я научу ее шейк танцевать, а вы не умеете.
- А как ты с ней разговаривать будешь?
- Известно как: прикосновениями!
- Такой медведь как прикоснется...
- Я - нежный. Тише, тише, пока пусть еще немного поспит. - Парень обернулся к Лабану. - Завтра раскроем?
- Нужно еще окопать, - ответил Лабан. - Работы еще много, придется вынуть сотни кубометров породы.
- Сделаем!
- Давайте сейчас!
- Заводи своего бронтозавра!
Лабан подозвал бригадира, худощавого человека с черной ленточкой усов.
- Всем отдыхать. Начнем завтра с утра.
- Хорошо, - сказал бригадир. - Больше указаний не будет?
- Пока все. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - ответил бригадир. И - рабочим: - По палаткам. Спать!
Погасли прожекторы, тьма окутала все: и раскоп, и палатки, и горбатые машины.
Нехотя разошлись, легли отдыхать. Только Фаусто Лабан еще некоторое время ходил вокруг чаши раскопа. Заметив две темные фигуры, высокую - Туо и пониже - Аниты, которые удалялись в сторону пустыни, дождался, пока они растворились во мраке, и направился к машине, в которой была установлена рация. Радист еще не спал.
- Посвети фонарем, - тихо произнес Лабан и, когда на стол лег белый круг, быстро набросал шифровочный текст радиограммы - три строчки чисел. - Передай немедленно.
Радист включил аппарат, надел наушники и начал вызывать "Оазис-13".
30
Это была для Аниты необычайная ночь. С каждым шагом, удалявшим их от лагеря, она входила в какой-то до сих пор незнакомый мир, исполненный таинственной красоты. В туманной мгле сновали какие-то тени - одни перебегали им дорогу, другие обгоняли по сторонам, третьи летели навстречу. И это кружение теней - все равно, были это зайцы или львы - нисколько не пугало Аниту, потому что это был совсем другой мир, он существовал где-то рядом, но не касался их с Туо. В этом соседнем мире слышались свои шорохи, посвисты, там принималась и передавалась своя информация, до которой не было Аните никакого дела.
Она прислушивалась к себе, к ударам своего сердца, к теплу руки любимого своего Туо. Почему так хорошо на душе? Почему радуют ее веточки чахлого тамариска и стебли сухой полыни? Что говорят ей звезды? А может быть, и они ни при чем, а это она сама творит для себя красоту, создает ее изо всего - из темных тяжелых дюн, из шелкового неба, из этих теней и приглушенных шорохов? Чудеса, да и только. Анита вздыхает и прижимается щекою к плечу Туо. Ну что же это такое, откуда это волшебство? Неужели и Туо не знает, он, такой знающий и умный?