Фактически, обсуждая тему царств и царей, королевств и королей, мы подняли вопрос, который обязательно всплывает в том случае, если человек углубленно занимается самопознанием: кто же, собственно, он, наш властитель? Кто бдит над нами неустанно, кто управляет нами, от кого нам не спрятаться? Важнейший и принципиальнейший вопрос, хотя над ним и редко задумываются по-настоящему. Я, повторюсь, считаю, что за образом правителя стоит Самость, а значит, наш высший суд – внутри нас (если мы, конечно, достигли такого уровня сознания, что можем с ним контактировать). Как только мы начинаем осознавать силу этой власти, мы мгновенно обретаем точку опоры, тот внутренний стержень, который дает нам силу противостоять натиску внешнего мира. Поставьте одного истинного индивида на часу весов – он уравновесит собой целый мир! И это не преувеличение, это необходимое условие для осознанной жизни: баланс между внутренней силой и миром. За драматическим противостоянием слишком земного Пилата и Христа лежит психологический символизм. Христос имеет право представиться как царь, царь «не от мира сего». Это то право, которое дает индивидуация, это сила того, кто борется за свое до конца. Каждый, кто смог установить сознательную связь с Самостью, становится в некотором смысле королем. Королем, но также и слугой, послушником – ведь речь идет не о всевластии эго.
И да, нельзя не заметить, что видение, описанное в четвертой части Откровения, по сути, представляет собой образ мандалы: божественный престол в центре, снаружи – круг из двадцати четырех престолов, на которых сидят старцы, не забудем также четырех животных, семь светильников, – а опоясывает все это стеклянное море.
Море стеклянное, подобное кристаллу
Хотя море и «подобно кристаллу», главное все же то, что оно «стеклянное», недаром в оригинале стоит греческое hyalos, «стекло». Итак, Иоанн пишет: «и перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу» (Откр.4:6). Как я уже говорил, «небесный двор», который здесь описан, представляет собой божественный прототип земной скинии; не удивительно, что то, что Иоанну явилось в видении, повторяет отдельные детали обустройства скиний и храмов. Даже «море стеклянное» имеет свою земную аналогию: снаружи Иерусалимского храма обычно размещался сосуд пятнадцати футов в диаметре, глубиной около семи с половиной футов. Он назывался «морем, литым из меди» и использовался для ритуальных омовений.
Интересную параллель с образом «моря стеклянного» встречаем у гностиков. В апокрифе от Иоанна божественная монада предстает как сидящий на троне монарх, который окружен «водой, источником света»:
Он видит себя самого в свете, окpyжающем его. Это источник воды жизни, он дает всем зонам и во всех фоpмах. Он yзнает свой обpаз, когда видит его в источнике дyха. Он yстpемляет желание в свой свет – водy, это источник (света) – воды чистого, окpyжающего его[3].
Бог восседает на троне среди небесного моря и созерцает свое отражение в его водах. Мы можем уловить в этом намек на то, что море служит своеобразным проводником для дальнейших имманаций; оно передает отражение дальше.
Тема стекла крайне заинтересовала меня, я считаю, что история изготовления стекла имеет важное психологическое значение[4]. Стеклолитейная технология была, скорее всего, открыта в Египте в 16-ом веке до нашей эры. Египтяне быстро освоили новое дело и достигли в нем большого мастерства. Но, что интересно, Еврейская Библия только единожды упоминает стекло (кристалл). Иов говорит о премудрости: «не равняется с нею золото и кристалл, и не выменяешь ее на сосуды из чистого золота» (Иов 28:17). Вероятно, стекло было в цене на Древнем Востоке, однако не было в особой чести у израильтян, потому, как полагают ученые, что те недружелюбно относились к Египту и всему, что там изготовлялось. Думаю, что здесь также сказалось их недоверие к греческому рационализму, ведь стекло – метафора сознания. Греческое слово hyalos, которое, возможно, также пришло к грекам от египтян, дало другим языкам слово «гиалин», отсюда словосочетание «гиалиновый хрящ», т.е. хрящ, прозрачный как стекло (в английском hyaline, hyaline cartilage). Стекло имеет удивительную природу: оно настолько прозрачно, что мы можем видеть сквозь него, и в то же время оно настолько твердо и прочно, что почти вечно. Конечно, стекло можно разбить, но оно не разлагается, поэтому может сохраняться веками. Поэтому, кстати, стекловидное тело (vitreous body) было для алхимиков синонимом философского камня; латинское vitrum означает «стекло»*. У нас стекло ассоциируется, конечно же, с разными стекляшками: окнами, бутылками, очками, зеркалами, микро- и телескопами, – со всем тем, через что можно и удобно смотреть. Думаю, что стекло как вещество символизирует эго, т.е. земной эквивалент небесного, или архетипического, стеклянного моря, омывающего, если можно так выразиться, трон Яхве.