Кто он такой, этот Агнец? Греческое arnion означает одновременно и ягненка, и барана (овна), а ведь эти два образа вызывают совершенно разные, подчас противоположные ассоциации. Как мы помним, когда Иоанн Евангелист впервые увидел Христа, он воскликнул: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1:29). В ночь Песах, которая положила начало Исходу из Египта, кровь жертвенного агнеца защитила евреев от ангела смерти. С другой стороны, когда Авраам был избавлен от необходимости убивать своего сына, ему явился овен, который запутался рогами в чаще (Быт. 22:13). Неслучайно и то, что Овен – тот знак зодиака, на смену которого пришли Рыбы, а рыба – символ самого Христа. В таком контексте образ барана знаменует собой переход из одного эона в другой, т.е. сам становится символом апокалипсиса[7].
Баран, как в жизни, так и в сказках, весьма злобен и агрессивен, ягненок же ассоциируется исключительно с невинностью и жертвенностью. Апокалиптический Агнец, вне сомнения, столь же агнец, сколь и баран и, по остроумному замечанию Юнга, «вообще, видимо, выглядит довольно скверно»[8] (см. рис. 3.1). У него «семь рогов и семь очей», а семь очей, как нам сообщается, являются семью духами Яхве, «посланных во всю землю» (Откр. 5:7). Опять перед нами божественная семеричность, на этот раз воплощенная в образе Агнеца. Рога говорят о семи аспектах божественного могущества. Териоморфный символизм, как заметил Юнг в «Mysterium Coniunctionis», указывают на транссознательный характер психики:
Возведение человеческой фигуры в ранг царя или божества, и, с другой стороны, представление ее в териоморфной форме, указывают на транссознательный характер пары противоположностей… Пары противоположностей составляют феноменологию парадоксальной самости, совокупности человека[9].
Агнец и овен, или ягненок и баран, обозначенные одним словом arnion, уже представляют собой пару противоположностей, но более яркая и отчетливая пара – лев и агнец. Мы узанем о льве «от колена Иудина» (Откр. 5:5) – и тут же нам сообщают об Агнеце, очевидно, что он противопоставлен льву. «Лев от колена Иудина» – обозначение Мессии в «Бытии» (49:9)[10]. Антитеза лев-ягненок говорит о двойственной природе апокалиптического короля, или Мессии, о чем Юнг пишет в «Aion’е»[11]. Мы, психологи, должны помнить, что Самость нельзя описать, не прибегая к таким парам противоположностей, как, например, лев и агнец, или овен и агнец.
Рисунок 3.1 Агнец. Неизвестный автор. 11-12 вв. н.э. Фрагмент фрески. Апсида. Церковь Сан-Клементе де-Таулл.
Глаз Господа
Итак, у Агнца Апокалипсиса «семь очей», очей Бога. Тема Божьего глаза, о которой я писал в других своих работах, крайне важна для архетипа Апокалипсиса[12]. Когда Самость дает о себе знать, эго кажется, что за ним наблюдают, что оно лишено покровов, что кто-то видит его насквозь. Это не самый приятный опыт. Человек переживает свой «Последний Суд», который отнюдь не является выдумкой священников, а представляет собой архетипическую реальность, в данном случае преломленную через мифологическую образность. Знание о Страшном Суде характерно почти для всех религий; он ожидается если не в историческом будущем, то, во всяком случае, после смерти точно. Однако чтобы получить опыт такого объективного внутреннего суда, не обязательно умирать.
В своем сборнике снов об Апокалипсисе, «Сны о конце света», Михаэль Ортиз Хилл приводит среди прочих сон доктора Мичихико Хачия. Автор данной книги не аналитик, и даже не психолог (те обобщения, которые он делает, носят псевдобуддийский характер), но архетип Апокалипсиса его очевидно волнует, и он сам немало обеспокоен тем, что приближается мировая катастрофа. Хотя в большинстве случаев Хилл ничего не сообщает нам о жизни сновидцев, что делает интерпретацию снов почти невозможной, здесь мы узнаем, что перед нами запись сна, который приснился японцу 24-ого августа 1945-го года, через три недели после Хиросимы.
Я в Токио. Случилось большое землетрясение и вокруг меня кучи искалеченных тел, и все мертвые смотрят прямо на меня. Я вижу кисть маленькой девочки, на ней лежит глаз. Внезапно глаз взмывает в небо, а затем летит прямо на меня. Я смотрю наверх и вижу огромное – больше, чем в жизни – глазное яблоко, которое целится точно в меня. Я не могу пошевелиться. Когда я проснулся, мое сердце колотилось, я задыхался[13].
Смотрите, что получается. Человек стал свидетелем ядерного взрыва и этот чудовищный опыт, потрясающий все основы, активизировал в его психике архетип Апокалипсиса, вместе с этим возник и образ Глаза, пронзающего, так сказать, сновидца. Нет никаких видимых причин, которые связали бы опыт катастрофы с образом пристально смотрящего глаза. Это тот образ, который поднимается из глубин психики, это ответ психики на пережитый ужас. В другом сне человеку приснился огненный шар, который, по словам сновидца, «не двигался, но вращался, и уставился на меня, будто глаз» (см. рисунок 3.2)[14].