Терроризм – одна из форм проявления психики. Пора признать, что психика непосредственно влияет на происходящее в этом мире.
Корни терроризма – в одержимости, в той ненависти, которая граничит с сумасшествием. Ее порождает и подпитывает архетипическая реальность. Классический тому пример – «Моби Дик» Мэлвилла. Капитан Ахаб, с его доходящей до фанатизма ненавистью к Белому киту, является образцовым террористом.
Те террористы, которые в состоянии связано изложить свою позицию, прибегают к религиозной (архетипической) терминологии. Враг представляется им воплощением Зла (Дьяволом), а сам террорист считает себя героем, действующим от лица добра и справедливости (Бога). В таком случае мы имеем дело с колоссальной ифляцией эго под воздействием архетипических сил, которые на время наделяют индивида необыкновенной энергичностью и целеустремленностью. Чтобы противостоять терроризму, мы должны понимать, с чем имеем дело.
Лучше дать этому явлению другое обозначение. Эти люди не преступники и не сумасшедшие, хотя у них есть общее и с первыми, и со вторыми. Назовем их зилотами. Зилоты одержимы силами трансперсонального, архетипического свойства, которые имеют свое начало в коллективном бессознательном. Их цели надличностны. Любой преступник стремится к личной выгоде, чего нельзя сказать о зилотах. Во имя трансперсональной, общей цели, своего местного «бога» – а они очень «патриотичны», для них крайне важна принадлежность к группе, религиозной, национальной, этнической или какой-либо другой, – они готовы пожертвовать жизнью. Это, безусловно, взгляд нетерпимого к окружающим сумасшедшего, но этот взгляд глубоко религиозен и берет свое начало в сфере архетипов, в коллективном бессознательном. К сожалению, мало кто знает об этом уровне психики. Тем же, кто интересуется подобными вопросами, рекомендую обратиться к трудам К.Г. Юнга[x].
Весьма характерно то, что письмо не было опубликовано. Газеты писали об ужасах произошедшего, сыпали фактами из биографий подозреваемых – без единой попытки понять и объяснить то, что случилось. Губернатор Оклахома-Сити произнес речь в память о погибших, где уверил, что «мы никогда не сможем понять, почему это произошло». По телевидению показали, как Билли Грэм, которого американцы знают как образцового баптиста, после теракта обратился к тем, кто чудом спасся, признаваясь, что он не может понять, почему Бог допускает подобное[xi]. Эдингер взял на себя смелость объяснить всем, что же происходит.
Исторический комментарий к библейскому тексту
Вот начало «Книги Откровения», она же – «Апокалипсис от Иоанна»: «Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа и что он видел». (Откр. 1:1) Данное Богом Иисусу, который, в свою очередь, передал его через ангела Иоанну, «Откровение» стало последней книгой канонического Нового Завета, к четвертому веку н.э. ее официальный статус уже установился. Такое положение – быть последней из библейских книг – означало исключительный статус «Откровения», поспорить с ним может разве что первая, «Книга Бытия». И все же христиане всегда относились к «Откровению» с подозрением. Ранние маркиониты не были от него в восторге, для них в нем было слишком много иудейского. Тонкие натуры находили образы «Апокалипсиса» слишком чувственными, а сама мысль о Тысячелетнем царстве разврата казалась им оскорбительной. Иероним, который в четвертом веке перевел Библию на латинский язык, считал, что «Книгу Откровения» следует все же отнести к апокрифическим, а не каноническим текстам, как и Книгу Товита с ее богатой символикой. Многие мыслящие умы также не устраивала традиция считать автора «Апокалипсиса», автора мудреного Евангелия от Иоанна и любимого ученика Иисуса, безграмотного рыбака Иоанна, одним лицом.
Эти сомнения были отчасти обусловлены историческим контекстом. Как и любой «апокалиптический» текст (один ученый остроумно назвал их «трактатами о плохих временах»), «Откровение» не только претендует на раскрытие божественной истины, но и грозит наступлением глобального кризиса[xii]. Вероятно, что «Откровение» сложилось в начале 90-ых годов н.э. из-за гонений на ранних христиан при Домициане, так же как до этого «Книга Даниила» писалась во время Маккавейской войны как ответ на притеснения евреев при Антиохе Епифане. Таким образом, в то время, когда христианство боролось за свое существование, «Апокалипсис от Иоанна» был актуален. Но впоследствии, когда христианство уже утвердилось как главный церковный институт Священной Римской империи, видения Иоанна стали казаться попросту странными. Это и позволило Иерониму заметить, что в этом тексте «столько же загадок, сколько слов». А Августин вообще решил, что кризис Апокалипсиса уже позади и успех христианства говорит сам за себя: началось утопическое тысячелетие царства Христа[xiii].