Идея тех древних философов заключалась в том, что Бог проявил себя, прежде всего, в творении четырех элементов. Они символизировались четырьмя частями круга. Так, мы читаем в коптском гностическом трактате «Соdex Brucianus» о Единорожденном (Моногеносе или Антропосе): «Он тот же, кто пребывает в монаде, которая в Сете (творце) и которая пришла из места, о коем никто не скажет, где оно… Из него пришла монада, подобно кораблю, нагруженному добрыми товарами, и подобно полю, полному всякого рода деревьев, и подобно граду, заселенному всеми расами людскими… и его покрывалу, окружающему его подобно крепостной стене с двенадцатью вратами… это тот же Град Матери Единорожденного». В другом месте сам Антропос есть град, а членами его являются четверо ворот. Монада же — искра света, атом Божества. Моногенос мыслится стоящим на гетраласс — платформе, опирающейся на четыре колонны, соответствующей четверичности христианских Евангелий; или подобным Тетраморфу, скачущему символическому животному церкви, состоящему из символов четырех евангелистов: ангела, орла, быка или теленка, льва. Аналогия между этим текстом и Новым Иерусалимом очевидна.
Деление на четыре, синтез четырех, чудесное появление четырех цветов и четыре стадии работы: nigredo, dealbatio, rubefactio, citrinitas — таковы постоянные заботы древних философов. Четверица символизирует части, качества и стороны Единого. Но почему мой пациент повторяет эти древние спекуляции? Не знаю, почему именно он; знаю только, что это не исключительный пример — та же символика спонтанно воспроизводилась во многих других случаях под моим (или моих коллег) наблюдением. В действительности я не считаю, что пациенты получили эту символику от времен трехсот—четырехсотлетней древности. Просто тот век был одним из периодов, когда эта архитипическая идея выходила на первый план. Идея эта намного старше средневековья, как это показывает уже «Тимей». Но это и не классическое или египетское наследие, ибо обнаруживается она практически повсюду и во все времена. Достаточно вспомнить, например, сколь большую значимость придают четверице американские индейцы.
Хотя четверица является древним, предположительно, доисторическим символом, всегда ассоциировавшимся с идеей миросозидающего божества, она, тем не менее, редко осознается в этом качестве теми современными людьми, кому явлен ее образ. Меня всегда интересовало, как станут ее истолковывать люди, предоставленные собственным оценкам и слабо осведомленные в истории символа. Поэтому я старался не вмешиваться со своими мнениями и, как правило, обнаруживал, что люди видели в четверице символ самих себя или чего-то иного в них самих. Они чувствовали в ней нечто им принадлежащее, своего рода творческую почву, жизнесозидающее солнце в глубинах бессознательного. Хотя легко заметить, что образы четверицы часто были чуть ли не репликой видения Иезекииля, они улавливали аналогию крайне редко, даже если были знакомы с этим видением, — впрочем, такое знакомство на сегодняшний день явление почти исключительное. То, что можно назвать чуть ли не систематической слепотой, есть лишь следствие предрассудка, согласно которому божество находится вовне человека. Хотя предрассудок этот отнюдь не только христианский, есть религии, которые совсем его не разделяют. Напротив, как некоторые христианские мистики они настаивают на сущностном тождестве Бога и человека — либо в форме априорного тождества, либо как цель, которую необходимо достичь путем определенного рода практики и инициации, известных нам, например, по метаморфозам Апулея, не говоря уж о методах йоги.
Применение сравнительного метода показывает, что четверица является более или менее непосредственным образом Бога, проявляющего себя в творениях. Мы можем, поэтому, сделать вывод, что спонтанно воспроизводимая в сновидениях людей четверица означает то же самое — Бога внутри. Несмотря на то, что в большинстве случаев люди не осознают этой аналогии, интерпретация может быть, тем не менее, истинной. Если принять во внимание тот факт, что идея Бога представляет собой «ненаучную» гипотезу, то нам понятно, почему люди запамятовали о таком мышлении. Даже если они лелеют некую веру в Бога, их отпугивает идея Бога внутри них самих — по причине религиозного воспитания, которое всегда умаляло эту идею как «мистическую». Но именно эта «мистическая» идея усиливается естественными тенденциями бессознательного. И я сам, и мои коллеги знаем столько случаев, когда развивалась эта символика, что мы более не сомневаемся в ее существовании. Мои наблюдения, кстати, датированы 1914 г., но прошло еще 14 лет, прежде чем я решился опубликовать их.
Было бы ошибкой расценивать мои наблюдения как попытку доказательства бытия Бога. Эти наблюдения доказывают только существование архетипического образа Божества — с точки зрения психологии мы больше ничего не можем утверждать о Боге. Но, поскольку этот архетип принадлежит к очень важным и влиятельным, его сравнительно частое появление представляет собой немаловажный фактор для любой theologia naturalis (лат. «естественной теологии»). Так как нередко опыт этих явлений в высшей степени нуминозен, то он относится к религиозному опыту.
Я не могу не привлечь ваше внимание к любопытному обстоятельству: в то время как центральным христианским символом является Троица, бессознательное символизируется в четверице. Собственно говоря, даже ортодоксальная христианская формула не полна, так как догматический принцип существования зла не присутствует в Троице и связывается с довольно неудобным существованием дьявола. Поскольку тождество Бога и человека представляет собой еретическое допущение, то и тезис о «Боге внутри» можно расценивать как противоречащий догмату. Но четверица, в том виде как она понимается современным сознанием, прямо предполагает и «Бога внутри» и тождество Бога с человеком. Вопреки догмату здесь имеется не три, а четыре стороны. Отсюда легко сделать вывод, что четвертая сторона представляет дьявола. Хотя у нас есть логия: «Я и Отец мой едины. Кто видит меня, видит и Отца», — богохульством и безумием посчитали бы такое подчеркивание догматичной человечности Христа, что человек может отождествиться с Христом и его homoousia. Но подразумевается именно это, а потому с ортодоксальной точки зрения природная четверица может быть объявлена «diabolica fraus» (лат. «дьявольским обманом») — главным свидетельством чего является ассимиляция четвертой стороны, представляющей предосудительную часть христианского космоса. Церковь, как я полагаю, лишает законной силы всякую попытку принять всерьез эти результаты. Более того, она должна осуждать любую попытку приобщиться к этому опыту, поскольку она не может признать, что природа соединяет то, что было ею разделено. Голос природы ясно слышим во всех связанных с четверицей явлениях, а это пробуждает старые подозрения по поводу всего, что связано с бессознательным. Вот почему научное исследование сновидений (а это та же древняя неоромантика) столь же достойно порицания, как и алхимия. Дело в том, что в латинских алхимических трактатах можно найти параллели психологии сновидений, а потому эти трактаты равно исполнены ереси. Для секретности и защитительных метафор имелись достаточные основания. Символические утверждения древней алхимии исходят из того же бессознательного ума, что и современные сновидения — они в равной степени являются гласом природы.