Естественно, за обычаями — даже если принять, что они весьма консервативны, хотя и ни в коем случае не неизменны — скрывались религиозные воззрения, которые постепенно менялись со временем. Это касается не только Греции, но также и Элевсина. Стоит вспомнить о том, что в греческой церкви до сих пор используются освященные сосуды, которые напоминают минойский и элевсинский кернос. Но, впрочем, цель применения стала совсем другой. Все перемешалось как в Элевсине, так и в других местах: боги, жрецы, праздники и люди на службе религии. Каждая культура и каждая эпоха должна вносить свой собственный вклад в путь от времен безымянных и внушающих страх первобытных героев, которых называли Теос-Тея, до Иакха, этой аллегории восклицания во время процессий, молодого бога, последнего, который столь заметно несет на себе печать классического и даже символического времени четвертого столетия.
Исследование божественного имени с точки зрения языка привело к таким же выводам104. Форма Дос, которая, впрочем, является спорной, естественно, скорее напоминает о равнине Дотий; но это также критская форма ΔΗΑΙ, которая согласно Etymologicum Magnum105 обозначает ячмень. Известно междометие φεΰ δα, которое, как кажется, означает «Горе, земля!». Возможно, прочная связь между δα с одной стороны, и γα (γή) с другой не является достоверной, даже если имеются дублеты, такие как Έννοσίδας, Έννοσίγαιος, для сотрясателя земли (который также был ее супругом!), и все обычаи сотрясания, бичевания и битья почвы изначально были ритуалами оплодотворения земли106. Везде видно, что это как минимум возможно.
Е. Бенвенисте в недавно опубликованной работе, в которой рассматривается невероятная сложность «тирсенско-пеласгской» проблематики, заверил, что «культ Деметры достигает слишком далекого прошлого, чтобы толкование его названия с использованием понятия Матери-Земли было правдоподобным»107; но пояснение не представляется несостоятельным, если согласиться, что Γή о Δα, как и αια относятся к доэллинистическому субстрату108. Как и процесс касательно земли, который в фригийском языке обозначался индоевропейским словом δανμαα (ср. греческое χθών λα), доэллинистиче-ское обозначение выведено из того же корня Μήτηρ. Эта Деметра согласно Геродоту (источник, который стоит читать и которому зачастую рекомендуется следовать!) была очень хорошо известна на Крите; она входила в число древнейших богинь, почитаемых пеласгами (II. 171). Ее имя действительно является первой составной частью в разных формах, таких как Δαμάτηρ, Δαμμάτηρ, Δωμάτηρ, Δηώ, Δωϊς, которые очевидно являются вариантами одного доэллинисти-ческого имени. Сходным образом и у Персефоны было эгейское имя с разными формами, такими как Περσεφόνη, Φερσεφόνεια, которые, возможно, напоминают об убийстве горгоны, а также Φερέφαττα, Πηριφόνα, переход, который не удалось объяснить в достаточной мере, исходя из индоевропейской языковой системы109. Аргумент для тех, кто вместе с Виламовиц-Мёллендорф (Glaube der Hellenen, I. 108 ff.) — по моему мнению, по праву, — полагают, что Кора-Персе-фона должна относиться к доэллинистическим божествам, к которым они относят и ее мать Деметру110.
В данном месте я ограничился указанием на некоторые совершенно новые точки зрения в рамках очень комплексной старой проблемы. Не стоит снова излагать всю историю Богинь-Матерей на Крите и в Элевсине полностью. Доклада может не хватить для проверки взаимосвязей между островом Миноса и Элевсином.
Но упомянутое в самом начале сказание о морских разбойниках, которое Деметра рассказала дочерям Калеоса у священного источника, у которого она любила сидеть, вероятно, содержит очень много правды. Я не хотел бы с претензией утверждать, что хочу исходить из такой констатации. Формула из математики «quod erat demonstrandum» (что и требовалось доказать) неприменима к религиозной истории, в которой так часто встречаются необоснованные утверждения. Цель желания опираться на доказательства, если к нему стремиться, заключается только в том, чтобы усыпить сомнения, при этом разница в мнениях может возникать вновь и вновь.
Для Элевсина можно представить себе деревенский культ, который сначала был посвящен двум безымянным богиням и представлял собой продолжение сельских культов минойского Крита. Мы знаем, что другой аспект этого культа был посвящен почитанию мертвых111. Это объясняется тем, что земля, поверхность которой дает жизненные силы для роста, принимает в свою глубину мертвых. Сон умерших, насколько мы знаем, с доэллинистических времен приравнивался эгейскими народами Крита, и в первую очередь именно ними, к сну зерна, которое погружается в землю, весной оживает и дает ожидаемый рост. Это волнующая вера в человеческое бессмертие, которое связано с предшествующей и преходящей смертью, вера, которую Элевсин принял в себя, развил и привел к славе. Понятно расширение на духовные сферы заботы, которую изначально имел земледелец. Первобытный человек думал прежде всего о пропитании; цивилизованный человек надеется победить смерть. Христианство также использует эту надежду: «Если зерно не умрет», — говорит в элевсинских выражениях известное высказывание из Евангелия от ИоаннаХП. 24: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода»: вера, которая в Элевсине заявляет показ собранного колоса, последнюю молчаливую демонстрацию в качестве заключительного акта «дроменон» — сильнейшее символическое и максимально содержательное культовое действие второй инициации, то есть элевсинской эпоптии. — Сама человеческая душа, это священное зерно, которое как Кора временно похищается в ад, представляемый нашей землей, или как семя почивает в комке земли, должна согласно крито-элевсинскому Евангелию умереть, чтобы однажды воскреснуть в духовном мире, мире Деметры, Коры и Диониса. Теперь становится более понятным следующее место в Евангелии от Иоанна: «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит 112 ее в жизнь вечную» .
Поэтому Элевсинские мистерии (они не до конца развивают и так очень примечательный для полупервобытных народов символизм, который впрочем не стоит представлять слишком сложным) одновременно были хтоническими и эпихтоническими, если можно использовать это выражение. Поэтому дарительница хорошего урожая, элевсинская Мать-Земля ώρηφόρος, άγλαόδωρος (Гимн к Деметре, с. 192) также называлась защитницей мертвых, по Плутарху «Δημήτρείοΐ»113. С эгейских времен в Греции и Азии народы через определенный короткий период сменяли друг друга, как и все мы сменяем друг друга на этой земле. Каждый народ давал парам богов и героев новые имена и соответствующие задачи; но они, изначально безымянные и вызывающие ужас, со временем преисполнялись сочувствия, становились дарителями вечного благословения. На такой почве роскошно развивались мистерии. Греческий город мог пробовать их контролировать; придавать их церемониям официальный характер и даже притянуть их к себе; но в итоге победа осталась за мистериями. Элевсинские мистерии, старшие чем афинские, пережили их надолго: вплоть до уничтожения готами они имели уважаемых последователей в римском обществе. В осенних паломничествах латинские цезари были среди первых. Иногда они даже организовывали для себя посвящение вне очереди. Были ли элевсинские мистерии, в основе которых скрывался культ Матери-Земли, совершенно чуждыми для политических и социальных рамок маленькой Греции? От посвященных требовалось только знание греческого языка и заверение в том, что они не были замараны кровью.