Поэтому Юнг учил видеть символический образ «puer aeternus» с мудрым взглядом: человека, который является солнечным юношей, околдованным и околдовывающим ребенком чуда. Ему противостоит образ старых железных мужчин18, закостенелых фигур Хагена, Олимпийцев. Но получается следующее: отсутствует человек и мужчина середины, который бы устранил противоречия между теми, кто все еще живет Великой Матерью и ее волшебством, и теми, кто снова погружается в ее дающую знание бездну. Молодой герой; то есть беспокойный, всегда неопределенный, разносторонний, взрывной, одаренный и непредсказуемый, восторженно восхваляемый, вызывающий любовь и опаску — или старец и мудрый, классический в веймарском стиле, по-олимпийски прохладный, взвешенный, отстраненный от мира, даже чуждый миру и иногда педантичный и поучающий...
Так, мне кажется, должно быть, когда пара друзей в мужском союзе не побеждает Великую Питательницу — как говорит Георг, — а разрывается сама.
С другой стороны, мифический оракул скрывает и другие, более дружественные образы. Пары сражающихся друзей существуют и среди так много значащих для нас индейцев. Я в своем сочинении Von der Seele im Staff9 (О душе в материи) уже рассказывал о так называемой индианской Эдде, в которой речь идет о союзе светлого и темного сына земли, и только этим двум союзникам удается выиграть в мяч у «нижних». В эскимосских сказках Расмуссена этот же мотив встречается очень часто. А в песне, которую я считаю глубочайшим откровением и провозвестием немецкой судьбы, достижение мужского становления также удается паре друзей; имеется в виду «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха. Мне представляется вполне отчетливым следующее: когда Парцифаль в первый раз находит Священную Гору, это происходит в определенной степени случайно, в любом случае без четкого намерения и понимания. Согласно тексту он искал вообще не Монтсальват, а свою мать. Понятно, что такой персонаж не может поднимать вопрос, который приведет к смене старика, короля, и который сделает его самого рыцарем и королем. Он едет дальше, как путешествующий юноша (вечное путешествие является типичным для ищущей сущности юноши). Но затем происходит единение с другой, темной стороной, что совершенно понятно. И это даже двойное единение: Парцифаль побеждает своего противника, Гавана (который говорит ему: «во мне ты победил самого себя»), и он «узнает» своего единокровного брата Файрефиза. Теперь путешествие удается; больше речь не идет о поиске матери; теперь он сам мужчина, рыцарь, который может стать королем.
Но, конечно, эта древняя песнь полна предвещания, но как тяжел такой путь, такое свершение, когда мифические мотивы Бальдура и Локи, Зигфрида и Хагена соединяются со вторым создающим душу мифом, христианским мифом! Ведь, в данном месте я хочу лишь прикоснуться к вопросу, не видим ли мы такое же напряжение между Иоанном и Иудой Искариотом? На груди Иисуса покоится голова любимого апостола, Иоанна; а в темное и враждебное отодвинута голова того представителя другой стороны, который надеялся на власть также и в этом мире и который совершил предательство. Как все обстояло бы, если представить себе — или это просто сакральная фантазия? — что Спаситель принял Иуу Искариота, как и блудницу?
Конечно, для женщины в истории со Спасителем указан путь (как мне кажется, впервые в истории религий?): эта женщина умасливала — в образе Марии Магдалины — ноги Спасителю; и он принимает это пожертвование гетеры, которая добровольно отказывается от своей древней магической лунной силы; она вырывается из плена лунарного демонизма, принимая другой, солнечный закон, она добровольно и осознанно отказывается от поглощающей силы Земли и Луны и принимает Спасителя. «Смотрите, я дева Христова». В празаконе, в котором существует праженщина, женщина-природа, все женское хочет только кругооборота, только вечных объятий, только возврата мужчины обратно в свое вечное лоно. Это то, что Юнг называет «анима». Но если она учится подчиняться солнечному закону Божьего Сына, она отходит от идентичности с Великой Матерью-Землей, теперь у ее ног лунный диск и змея. Женщина может с любовью и осознанно подчиняться высшему и при этом не впадать в типично мужской грех: она остается связанной с аспектами матери и гетеры, с миром Земли и Луны20. Настоящая женщина никогда не согласится с тем, что отказ от телесного является чем-то высшим; руки, рот, лоно возлюбленных богов всегда имеют значение. Единственная легитимная форма вырасти из этой ее первосущности — это любовь. Жест самоотдачи для женщины является неотъемлемым, ничем не заменимым — он может только трансформироваться, как у Гризельды или Марии Магдалины, вплоть до невидимого, но только и единственно из любви. Не обязательно нужна личная любовь, это может быть самоотдача полу, где каждый мужчина является заместителем остающегося невидимым образа Бога. Что решает — в смысле древней Лунной Матери, — хочет ли она что-то получить или отдаться высшему, так это, если мы можем сказать, образ святой блудницы.
Из рассказанного здесь видно, почему мы видим Великую Мать в ее негативном, разрушительном аспекте везде там, где не имеет места эта самоотдача праженского другому полюсу и другому закону. Ставшие старыми девами — как часто из-за привязанности к родителям! — так называемые существа женского пола; ставшие только физически матерями женщины, постоянно поглощающие свое потомство; метафизические гувернантки (которые профессионально хотят дать избавление); и многие-многие виды таких существ: они все пропустили момент самоотдачи. И теперь они стали злыми (под все еще благородной маской). Конечно, они непрерывно говорят о том, что жертвуют собой. Но где и как они жертвуют собой. Зачастую они делают это, чтобы иметь возможность требовать больше; ненасытность никогда не исполненного требования самоотдачи перекрывается ненасытной алчностью, направленной на пожирание и поглощение. Такой образ действий вызывает противоречия как минимум у склонных к инстинктивному существованию людей. Аффект, который именно мужчины ощущают по отношению к этим чудовищам, это не только защита, в том числе вынужденная. Некоторые хотят подчиниться бессознательному, некоторые хотят сражаться и победить, подчинить. Но ведь победа женского состоит в том, чтобы подчиниться.
Мы, аналитики, знаем этих благородных бестий. И я должен в своем отчаянии — в большинстве случаев слишком поздно — помочь им понять, как дела обстоят реально. Зачастую это, к сожалению, невозможно...
Это мне хотелось сказать об отношении женщины с (Великой) Матерью21. Но для мужчин, как отмечено выше, такой привязывающий душу и перспективный миф отсутствует. Мне кажется, что — и это подтверждает опыт аналитика — нам следует присмотреться к обычаям, которые я называю паракультурными. Именно в них мы можем найти следы рассматриваемых здесь явлений.
Выше мы говорили о парах друзей и мужских союзах; в этой связи следует назвать и явление, которое редко рассматривается с такой точки зрения. Я имею в виду армию и ее роль мужского союза. Эта роль зачастую понимается только как направленная против третьих сторон, так сказать наружу, опасная и служащая агрессивным целям — при этом забывают, что речь идет в большей степени о формах проявления, о процессах отражения самой души народа. Начало марша колонн — это уже выражение тяжелой поступи по земле, которую мы рассматриваем как покорение Magna Mater22. Это тот аспект, который « 23 касательно армии должен отделяться от воинственных целей.
Мы можем также обратить внимание на символику человеческого образа и движения — в частности, строгая, прямая осанка, которая является характерной для военнослужащих; характерной особенностью военной осанки является выпрямленное колено.
Раньше я уже подчеркивал, что хорошая часть душевного развития происходит ниже уровня сознания (при обсуждении институтов, обычаев и т.д.). Еще гораздо ниже любых слов, понятий, мышления, даже видимых образов; там, где дух и смысл еще не противостоят жизни, а вплетены в нее и представляются как одушевленная жизнь плоти. Это сложно описать парой слов. Но можно исходить из понятия «положение тела». Многочисленные наблюдения морфологии, истории развития позволяют понять это как неосознанный процесс образования. (Например, А. Мюллер очень хорошо показал это на дифференциации церебрального и генеративного принципа в своем исследовании о происхождении половых органов24.) В определенном смысле переход человека от горизонтального к вертикальному положению тела является выражением «поднятия себя» из материнской первопричины, на широкой земле. Животные ходят по земле горизонтально. Поэтому всё «potentia erecta» — всё прямостоячее — шест, башня, колонна, обелиск и (понятый в этом смысле!) фаллос являются символами такого первого разделения солярно-мужского и хтонически-женского принципа.