Впрочем… твоё дело. Я почесал затылок.
Что же до меня, то я вижусь с ними в первый и последний раз. А даже если это не так, и меня впереди ждёт увлекательная и блестящая карьера главного уборщика в поместье Грачёвых… тогда в их же интересах будет помалкивать о том, как им прилюдно отказала прислуга. Да и что они мне тогда сделают? Лишат работы?
Паренёк, однако, глядел на меня чуть ли не с мистическим благоговением.
— Ого!.. — он покачал головой. — Ты… вы… ты так запросто поставил их на место… Они мне уже несколько лет на нервы действуют…
— А чего церемониться? — сощурился я. — Запомни, друг, если не будешь стоять за себя, то будешь стоять… раком.
Паренёк кивал; взгляд его говорил о том, что шампанского ему уже хватило.
Что же до меня…
Первая бутылка как раз подошла к концу. Я как раз потянулся ко второй, когда…
— Это он!
— Он вышел!
— Смотрите!
Я не уловил, кто первым начал эти тихие шепотки, но, возникнув, они в момент охватили весь зал. Мой спутник тихо ойкнул и едва не выронил бокал, уставившись вверх, на небольшой балкончик; шампанское уже выветрилось из его испуганных глаз.
А в чём дело-то? Я с любопытством посмотрел наверх.
Старик на балконе, одетый в длиннополый балахон, выглядел так, будто его не кормили уже месяц. Об этом говорили и мрачное выражение лица, и запредельная худоба. Как там говорил паренёк, по слухам, ему пятьсот лет? Что ж, в это несложно поверить, он выглядит на все шестьсот.
Я даже проникся к нему каким-то уважением. Мало того, что участвовать, да ещё и организовывать подобное в таком возрасте… каждому бы так.
Старик воздел руку, и шепотки мигом стихли. Какое-то время он стоял молча, вцепившись сухими пальцами в перила; он смотрел куда-то в центр зала, совсем в другую сторону, но у меня почему-то было ощущение, что его взгляд направлен прямо на меня.
Нет, нет. Это ты не по адресу.
— Мои милые… сыновья и дочери, — наконец, начал пенсионер негромким, вкрадчивым голосом, делая свободной рукой какие-то непонятные пассы. — Мне радостно видеть, как много собралось вас здесь сегодня, в этот судьбоносный день.
Что я больше всего не люблю в аристократах — так это то, что они даже потрахаться без длинной речи не могут. Но других, кажется, это пронимало. В зале стояла полная тишина; все не дышали, боясь потерять хоть слово.
— Многие из вас знают, зачем мы здесь собрались, — продолжал тем временем старик, чуть покачиваясь; двое мордоворотов стояли на балкончике метрах в пяти — видимо, чтобы подхватить деда, если он начнёт терять сознание. — Те, кто не знал — догадывались. Вот уже много лет я возглавляю Культ; силы мои иссякают, я устал, сыновья мои и дочери. Но я не мог уйти, не избрав себе преемника.
Старик выдохнул, делая паузу.
— Но теперь наконец-то, впервые за это время, появился достойный кандидат, — заключил он, вцепляясь в перила и второй рукой. — И он среди нас.
А вот теперь по залу прошёл новый шёпот. Те, кто постарше, как-то странно запереглядывались между собой; молодёжь, наоборот, выглядела возбуждённо и взволнованно.
Меня же это заботило мало. Я притворяюсь каким-то хилым пацаном, который даже из дома толком не выходил. Вряд ли такой способен стать Великим Гэтсби от мира плотских утех.
— Это… — паренёк, кажется, был под впечатлением от происходящего. — Такого раньше никогда не было!
Взгляды бегали по залу; все гадали, кого же выберет дедуля. В каком-то момент я поймал на себе взгляд той блондинки, что донимала нас немного ранее. Может, надеется, что если станет новой главой, то мы с Вячеславом не сможем ей отказать?
— Что ж, — заключил старик, выдержав драматическую паузу. — Не буду томить вас долго. Моим долгожданным преемником будет… Александр Эрмит.
А вот это всё усложняет.
— Так это… это же… это же ты! — взвыл мой друг; на этот раз бокал всё же выпал из его руки.
Чёрт, пацан, ты мог ещё громче заорать?! Так бы они искали меня взглядами ещё полминуты, а теперь на звук бьющегося стекла обернулись абсолютно все. По счастью, за секунду до этого я одним рывком я натянул на лицо маску, выданную Алисой.
Спасибо деду и его играм в чапаевские шашки, что развили во мне быструю реакцию.
Бл*ть.
Лица, лица, лица — со всех сторон. Теперь старик забыт и все смотрят на меня. Кавадзаки, потрясённый до глубины души… и не он один, впрочем. Вон, девчонка и те три парня практически белые от осознания, кого они только что хотели сделать своим сабмиссивом.
— Что ж! — сухой голос старика вновь загремел над залом; люди попеременно оглядывались то на меня, то на него, не желая ничего упустить. — Ешьте, пейте, развлекайтесь — этот вечер будет вечером нашего ликования. А что же до тебя, Эрмит…