Он очень не любил переходить дорогу важным людям. А поэтому старался с ними даже не контактировать.
— Смотри на это иначе, — посоветовал вполголоса Пончин, заметив его настроение. — Дежурство всё равно ещё почти час продлится. Чем дольше мы тут пробудем, тем меньше времени останется на другие вызовы. А там и домой пойдём.
…отчего-то Набутылко казалось, что домой они отсюда уже не попадут. Ни сегодня, ни вообще.
Что за чушь, почему это лезет в голову? Моргнув, Набутылко осознал, что его рука сама тянется к рации.
Может, и правда?
— Слушай, — зашептал он напарнику. — Может, вызвать наряд, и пусть разбираются? А с нас спрос какой…
— Так мы и есть наряд, — откликнулся тот. — Вот и разбираемся…
Пончин почесал третий подбородок.
— Хотя знаешь, да, ты прав… — кивнул он. — Если так долго возятся, значит, есть что прятать. Давай, вызывай подкрепление, пускай тут всё перевернут. Как раз план на конец месяца закроем.
План, не план — главное, что разбираться со странной вечеринкой и подозрительной охраной на входе будут уже не они. Набутылко уже почти нажал кнопку рации, когда…
— Господа полицейские, — татуированный амбал возник перед ними в секунду, словно из ниоткуда. Когда он успел подкрасться?! — Прошу прощения за задержку. Глава готов принять вас; прошу за мной.
Набутылко и Пончин моргнули, переглядываясь.
За большими дверями, к которым они приближались, всё так же звучала музыка и голоса. Прежде, чем войти в неё, татуированный остановился и резко развернулся.
— Прошу прощения, — пояснял он странным тоном — так, будто сам не был до конца уверен в том, что говорил. — Вы застали нас… в самом разгаре.
Странно всё это.
— А… почему вы так долго? — Пончин попытался сохранять вид грозного служителя закона.
— Мы одевались, — отозвался верзила.
— Что?..
— Глава объяснит, — отмазался тот. — Входите.
Двери вели в большой зал; татуированный распахнул их, Набутылко и Пончин шагнули внутрь…
Какого?..
— Чт… чт… — кажется, Пончин собирался что-то спросить, но голос отказывался ему повиноваться; и Набутылко отлично его понимал. — Что тут у в-вас происхо…
— Ничего особенного, господа полицейские, — бодро и спокойно отозвался молодой парень, стоящий впереди. — Обычная частная оргия. Законом не запрещено, знаете ли.
Набутылко обводил взглядом большое помещение, выхватывая то одну, то другую фигуру. Вот молодой парнишка самозабвенно хлещет плетью красную, как спелая черешня, девицу с кляпом во рту; та наклонила лицо, стараясь, чтобы его было поменьше видно, но сложно было это сделать под градом постоянных ударов. Вот троица парней — те, напротив, бледные, как смерть — в ремнях и портупеях, сидящие друг у друга на коленках, в пикантной позе. Вот другие — молодые, старые, мужчины, женщины — эти просто раздеты до белья…
Пончин нервно сглотнул комок в горле.
* * *
— Эй, эй! — я махнул рукой, поворачиваясь к пареньку, который безостановочно хлестал стоящую на коленях девицу. — Герой-любовник, завязывай. Я, конечно, понимаю, что ты самый крутой на районе, но имей совесть — всё-таки перед тобой представители власти! Потом накажешь эту… — я старался не сильно думать о том, что говорю, — …дрянную девчонку.
Паренёк аж светился от счастья и удовольствия; впрочем, он мигом послушался, прекратив удары.
— И вы, трое голубков, тоже заканчивайте! — велел я, разворачиваясь теперь к троице. — Давайте, давайте, перерыв.
Трое парней мучительно отдалились друг от друга; со стороны могло показаться, что им сильно не хотелось расставаться друг с другом, но, думаю, на деле их сейчас обуревали совсем другие эмоции.
— И вообще, все вон! — велел я громким голосом. — Одеваемся и идём покурить! У господ полицейских к нам какие-то вопросы, оставьте нас наедине.
Раздетая и вооружённая «инвентарём» массовка спешно хватала одежду и выбегала из кабинета, пока я не передумал и не приказал сделать что-нибудь ещё. Этот праздник они запомнят надолго.
Вот и прекрасно; десять секунд — и помещение опустело, никто не маячит перед глазами. Только полицейские… и этот грёбаный Кавадзаки со своими подозрительными взглядами.
Он ведь сам не уйдёт, так?
— Так в чём, собственно, дело? — уточнил я у копов с милой улыбкой, разворачиваясь к ним. — Наша музыка была слишком громкой?
— Эээ… — тот, что потолще, почесал в затылке. — Эээ…
Кажется, он потерял нить разговора.