Но самым большим сюрпризом для Бренора было то, что вопрос Маллабричез, прозвучавший, как обвинение, на самом деле таковым не являлся. Он что-то неразборчиво пробормотал себе под нос и повернул голову к кровати, на которой лежала бедная дворфа.
— Ты любишь её, Арр Арр? — спросила Маллабричез.
— Да, — сказал Бренор, удивляясь своему честному ответу.
— И твое сердце разрывается, когда ты видишь её в таком состоянии, да?
— Да, — тихо согласился он.
Маллабричез взяла его за плечо и повернула к себе, заставляя снова взглянуть в глаза.
— Скажи мне правду, друг мой. Если бы я лежала в этой кровати, а моя сестра сидела с тобой? Где бы тогда был Арр Арр… Бренор Боевой Топор? Скажи?
На лице Бренора застыло сконфуженное выражение. Но ясный ответ быстро пришел ему в голову.
— Здесь.
Его серые глаза широко распахнулись от осознания веса только что сказанных слов. Ведь он только что признался в любви Маллабричез… и её сестре.
Маллабричез прижала его ближе, обнимая рукой за плечо. Подняв руку, она положила голову Бренора на свое крепкое плечо.
— Не волнуйся, друг мой, — прошептала она ему на ухо. Кулак не бросит нас. Она не может.
— Я сделал все, что мог, — поведал Удар Бунгало двум королям и остальным, собравшемся в тронном зале.
Известие о катастрофе, произошедшей в нижних залах, пришло прежде него, чего не скажешь о некоторых деталях смерти ста воинов Боевого Топора… и Двенадцатого Короля Митрил-Халла.
Удар Бунгало, сам израненный и избитый явился в тронный зал, чтобы предоставить полный отчет своим предводителям. Толивер Харпелл стоял позади, почтительно склонив голову. Пенелопа и Киппер держались рядом с родичем.
Удар Бунгало не утаил подробностей. Он оглянулся на Толивера Харпелла и, виновато пожав плечами, рассказал об исчезновении поля перьев. Затем он описал бедных дворфов, падавших на каменный пол или на тела собственных мертвых товарищей.
Голос дворфа усилился, когда он повел рассказ о героизме тех, кто остался на земле. И снова он не забыл Харпеллов, точно описывая блестящий план Кенналли.
— Да, она спасла нас всех, — сказал Удар Бунгало. — И отдала за это собственную жизнь.
— Ура Кенналли Харпелл! — выкрикнул Рваный Дайн, но стушевался под строгим взглядом Бренора — хотя тот, конечно не был зол и сам поддерживал идею почтить смелую волшебницу.
— Кажется, против вас выступило больше демонов, чем дроу, — заметил Эмерус, пользуясь воцарившейся тишиной.
— Демоны. И полчища орков и гоблинов, — подтвердил Удар Бунгало. — Я видел пару дроу, засевших в тени. Они читали заклинания. Но не более того.
— Гоблины и орки, — пробормотал Бренор, ибо он, разумеется, досыта насмотрелся на жалких орков и гоблинов за последнее время. — Рабы проклятых дроу!
Высказав это вслух, он понял, что в некоторой мере имел в виду и войну на Серебряных Пустошах. Его мысли вернулись к Лоргру, и тем, кто собрался вокруг молодого вождя, желая жить в мире.
Мог бы договор Ущелья Гарумна продержаться, если бы не проклятые дроу?
Бренор отогнал эту мысль прочь.
— И их демоны? — предположил Ортео Спайкс. — Демоны в Превратной, демоны в шахтах! Демонов в чертовом Гаунтлгриме больше, чем дворфов и дроу вместе взятых!
— Лично я не вижу большой разницы между дроу и демонами! — прорычал Эмерус.
— Да, в Абисс их всех! — добавил Рваный Дайн, вызывая веселые возгласы, которые пошли гулять по залу. Бравада сменялась приглушенным перешептыванием.
Разные результаты трех сражений, произошедших сегодня, вывели всех из равновесия. Они выиграли битву за превратную пещеру, перебив множество демонов. Каждая оборонительная позиция выстояла, и все планы в совершенстве были выполнены. А герой этой битвы — Ортео Спайкс заслужил похвалу и знаки внимания.
Коннерад Браунавил тоже мог разделить с ним часть этой славы, ибо оборонительные укрепления пещеры были делом его рук. Для того чтобы создать их, он использовал знания, полученные на троне Дворфских Богов.
Но в нижних залах их отряд потерпел поражение. Каждая сторона удерживала собственную землю, что было просто недопустимо. Дроу не могли владеть Великой Кузней.
Так не может продолжаться!
Под звук стихающих аплодисментов, Бренор встал и подошел к трону. Он кивнул, но лицо его выражало скорбь.
— Я говорил про веревки! — крикнул Эмерус. — Вы должны были использовать веревки, а не какую-то непонятную магию.