14. I. И очевидно, что тѣхъ, которые стремятся къ Божеству, само это стремленіе, т. е. любовь, очищаетъ, какъ говоритъ Григорій Богословъ, — очищая же, дѣлаетъ богоподобными, общается съ такими, какъ со ставшими какъ бы уже своими; почему же послѣ смерти это стремленіе гораздо менѣе способно было очищать тѣхъ, которые освобождаются отъ матеріи, но есть еще нужда въ очистительномъ огнѣ въ отношеніи небольшихъ грѣховъ?
II. Затѣмъ, болѣе свойственно благости Божіей малое добро не оставить безъ вниманія, нежели малый грѣхъ сочесть достойнымъ наказанія. Однако, малое добро въ тѣхъ, которые совершили великіе грѣхи, не получитъ награды, по причинѣ преобладанія зла. Такъ и малое зло въ тѣхъ, которые были праведными въ великихъ дѣлахъ, не приведетъ къ навлеченію наказанія благодаря тому, что лучшія дѣла побѣждаютъ: ибо если нѣтъ того, что представляетъ большую часть, то тогда, конечно, не будетъ и того, что составляетъ — меньшую. Итакъ, не слѣдуетъ вѣрить въ очистительный огонь.
III. Затѣмъ, какъ имѣется малое добро въ тѣхъ, которые въ остальномъ — дурны, такъ и малое зло — въ тѣхъ, которые въ иномъ — добры. Но малое добро въ тѣхъ не можетъ привести къ оной наградѣ, которая слѣдуетъ за добрыя дѣла, но только можетъ произвести различіе въ наказаніи; такъ и малое зло не приведетъ къ наказанію, но слѣдуетъ различіе въ степени наслажденія. Итакъ, не достоитъ вѣрить въ очистительный огонь.
IV. Затѣмъ, если созерцаніе Бога является совершеннымъ воздаяніемъ для чистыхъ сердцемъ и душею, а его не всѣ получатъ въ равной мѣрѣ, то, значитъ, не всѣ обладаютъ въ той же степени чистотою, и нѣтъ нужды въ очистительномъ огнѣ, если эта чистота въ нѣкоторыхъ не является совершенной; ибо, въ такомъ случаѣ, всѣ бы стали въ равной степени очищенными благодаря тому огню, и этимъ въ равной мѣрѣ способными къ созерцанію Бога. Но что это — не такъ, символически и образно произошло у горы, гдѣ былъ данъ Законъ, “ибо тогда не всѣ явились достойными того же положенія и порядка, но одинъ — того, другой — иного, по мѣрѣ, думаю, чистоты каждаго”, какъ говоритъ Григорій Богословъ 55).
V. Затѣмъ, тотъ же великій во святыхъ Григорій Богословъ, творя умозрительное и таинственное слово о Пасхѣ, придя къ тому мѣсту, гдѣ говоритъ: “Ничего же не вынесемъ, ничего не оставимъ на утро” 56), отчетливо и открыто являетъ, что за этой ночью нѣтъ никакого очищенія, “ночью” называя настоящую жизнь каждаго, и не допуская никакого очищенія послѣ нея.
VI. Затѣмъ, онъ же въ словѣ “На побіеніе града”, разсуждая такъ: “Не стану говорить, каковы мученія тамъ для тѣхъ, кому здѣсь Онъ даетъ пощаду, но скажу только то, что лучше быть наказуему и очищаему нынѣ, нежели тамъ быть преданнымъ мученію, когда время наказанію, а не очищенію” 57), — явно утверждаетъ, что послѣ отшествія отсюда нѣтъ никакого очищенія, но — только вѣчное мученіе.
VII. Затѣмъ, Господь въ Евангеліи отъ Луки въ притчѣ о богатомъ и Лазарѣ 58), уча объ удѣлѣ, который воспріялъ каждый изъ нихъ, говоритъ, что Лазарь, немедленно послѣ того, какъ умеръ, былъ отнесенъ Ангелами въ лоно Авраамово, а богатый также былъ погребенъ послѣ смерти, и душа его находится въ аду въ мукахъ; и такимъ образомъ, “лономъ Авраама” обозначивъ высшее упокоеніе въ счастливомъ удѣлѣ угодившихъ Богу, а чрезъ “адъ” и “мученія” представивъ конечное осужденіе и вѣчное наказаніе грѣшниковъ, Онъ не оставилъ между ними еще какого-то иного мѣста, заключающаго нѣкое временное мученіе, но явилъ, что (между состояніями праведныхъ и грѣшныхъ) существуетъ пропасть великая и непроходимая, раздѣляющая однихъ отъ другихъ, и крайняя и не имѣющая ничего промежуточнаго — противоположность.
VIII. Затѣмъ, душѣ, разрѣшившейся отъ тѣла и ставшей совершенно безтѣлесной и духовной, невѣроятно было бы мучиться отъ вещественнаго огня, въ то время какъ ея тѣло, которое огонь долженъ былъ бы охватить, истлѣло. Правда, послѣ воскресенія, когда она воспріиметъ нетлѣнное тѣло, и вся тварь станетъ неизмѣняемой, и когда раздѣлится огонь, какъ мы научены, ей будетъ соотвѣтствовать быть мучимой имъ, и не только ей одной, но и — демонамъ, которые являются какъ мрачными, такъ и облеченными нѣкоей матеріей и грубой вещественностью и тѣломъ воздушнымъ или огненнымъ, какъ говоритъ Василій Великій. Но прежде чѣмъ воспріиметъ свое тѣло, — являясь только формой, не смѣшанной съ матеріей, хотя и существующей сама по себѣ, — какъ бы она могла мучиться отъ матеріальнаго огня?