— Говори прямо, не бойся!
— Мы находимся на рифе не более трех миль шириной. Это выжженная солнцем скала, на которой нет ни травинки! Глыба кораллов. Только у кромки воды растет несколько пальм… А единственные обитатели — крабы!
— А пресная вода?
— Ни малейших признаков!
— Ну а что видно дальше?
— Мне кажется, я разглядел еще островки… Но точно такие же!
— Тогда мы пропали!
— Да, — ответил Тотор, — точно, пропали, если не выберемся как можно скорее из этой чертовой дыры.
— Но плыть на наших поясах нет смысла. Выбиваться из сил, чтобы оказаться на другом таком же рифе…
— А надо плыть дальше. Намного дальше.
— Мы не сможем. Как ни старайся, человеческие силы имеют предел.
— Кто знает!
— Тотор, ты что-то придумал!
— Может быть.
— Скажи, прошу тебя.
— Ты преподнес мне сюрприз, увезя меня из Сиднея. А теперь моя очередь удивить тебя. Я, правда, не уверен, что получится. Но все-таки попробуем… Видишь ли, дружище, нам потребуется нечто большее, чем воля и храбрость. Придется отчаянно, яростно пытаться сделать невозможное! Мы должны трудиться почти без надежды, питаясь этими идиотскими кокосами, едва смачивая глотку молоком из орехов, и все это на экваторе! Для разнообразия можно съесть сырой кусок акулы, которая скоро превратится в падаль… Вот так! А теперь давай займемся делом. Море отступает, нарвал обсох… Сейчас около десяти часов, до наступления темноты у нас есть еще восемь часов. Начнем же!.. Прежде всего поделим работу. Пока я буду крутиться тут, ты будешь отнимать у крабов орехи, чем больше, тем лучше. Дай мне свой ножик.
— Держи. Я пошел.
— Подожди-ка.
Тотор раскрыл нож — хорошее, прочное лезвие, прекрасно заточенное, вправленное в рукоятку из кости. Он поднял пальмовую ветвь, быстро отсек листья и вырезал двухметровую крепкую увесистую дубину.
— На, возьми, чтобы колотить крабов, если они вдруг вздумают показать норов.
— Спасибо, я пошел.
Тотор тут же принялся сдирать с нарвала шкуру. К счастью, во время отлива туша опустилась на спину меж двух больших коралловых обломков, которые и зажали ее брюхом вверх.
Для начала юноша разрезал во всю длину кожу, толстую и жесткую, как у акулы. Эта трудная операция под тропическим солнцем оказалась мучительной. Очень скоро парижанин весь взмок. Он отирал пот, пеленой застилавший глаза, и ожесточенно продолжал работу.
— Дьявольщина! Какая жесткая шкура! И чертово солнце кипятит мне котелок… Мозги скоро подгорят! Между нами, я погибаю от жажды. Ничего себе кругосветное путешествие! А я еще жаждал приключений! Ох! Обслужили по первому разряду и весьма щедро! Проклятая работенка!
Свежевание все же продвигалось.
Шкура, отсеченная ловким поворотом ножа, падала широкими складками. Но солнце было в зените — ужасная иссушающая жара угрожала тут же сделать ее тверже доски.
— Вот этого не надо! — воскликнул Тотор. — В таком виде шкура мне не нужна. Она должна быть мягкой. Что же делать? А, придумал!
Недаром у парижанина всегда наготове куча идей. Тотор разложил на отрезанной части шкуры несколько охапок пропитанных водой водорослей и вновь принялся за противную работу живодера.
Время от времени нож тупился. Тогда Тотор принимался быстро водить лезвием по кораллам, с грехом пополам натачивая его.
Возвратился Гарри с четырьмя орехами: по одному в руках и под мышками, ступал осторожно, чтобы не разлить драгоценную влагу.
— Держи, Тотор, дружище, пей и ешь!
— Глоток сиропа! Вот что больше всего нужно! У меня будто угли в глотке!
Меринос сновал челноком, убегал, возвращался, снова убегал и без передышки носил вскрытые орехи.
— Ну а что крабы? — поинтересовался Тотор.
— Начинают проявлять недовольство и показывают клешни. Думаю, они скоро рассердятся.
— Хватит бегать! Уже темнеет. Я кончил свежевать нарвала… Уф! Это было не просто! А сейчас давай-ка потянем изо всех сил и вытащим шкуру на берег — подальше от прилива, который уволочет ее к черту на кулички. Раз, два, взяли! Еще раз! Давай-давай, Меринос!
Несмотря на огромный вес шкуры, друзья оттащили ее метров на тридцать и накрыли водорослями, после чего, изможденные, провалились в сон.
Лежа ничком на еще теплом известняке, они смогли поспать только до четырех часов утра. Новоявленные островитяне проснулись от странных звуков: то ли потрескивания битого стекла, то ли шуршания щебенки под ногами. Сухой, непонятный стук. И вместе с тем — ощущение чего-то живого, которое копошится, шевелится, окружает.