Черт возьми, какой-то детский лепет…
Нужны союзники. Сейчас ты увидишь, кто был кем и кто есть ху.
Обещаю, что напишу рассказ или главу о том, как книга пошла под нож. Как можно веселее, чтобы слезы полились.
Генка, достоинство и твердая воля! Ты должен подняться во что бы то ни стало! Тебя сейчас начнут «не печатать». Крепись, старик! Может быть, я излишне паникую? Тебе лучше знать. Удар сильный, но ты должен отдышаться и встать. Ради самого себя, семьи, немногих друзей… и для врагов тоже. Они зеленые? Бить их, пока не покраснеют.
Гена, если все же будет возможность достать хоть один экземпляр зарубленной книги… хоть один — для меня… Где этот заплесневелый склад? Поставить кладовщику или дворнику поллитру, поговорить «так и так», и он за милую душу отдаст пачку-вторую, чтоб можно было унести в двух руках. Нет, это в самом деле выполнимо, если только знать, где «Краббен» находится, — естественно, должен это сделать не ты, а кто-то другой — надежный друг. (Если книги вернулись в типографию, тогда конец; а если они и в самом деле на каком-то книжном складе?)
Берковой я напомню про ее обещание, но все это уже пустое.
Даже если из Москвы придет благоприятный отзыв, все равно… тебя в издательстве теперь нет, и меня с Аланом похерят автоматически.
Впрочем, насчет Алана не знаю, а вот меня — точно…
Старик, не дай боже тебе сейчас запить. У тебя же есть влиятельные друзья. Абрамов, Семенов… Я в этих делах откровенный дурак, ты сам знаешь, что нужно делать…
Сдал рукопись в изд. «Молодь». Возможно, попаду в план на 1987 г. Из «Сумасшедшего короля» сделал повесть на 2 листа. В сл. году на Украине состоится конкурс на лучшие НФ-повести — премий много; надеюсь, что «Король» свое возьмет. С деньгами хреновейше. Надеялся на гонорары из Таллина (летом взяли там два рассказа в местные журналы — а сейчас выбросили) и от тебя — а «Краббен» под нож. Итого: 300—400 рублей просвистели-прошелестели мимо.
Генка, крепко обнимаю и жму руку! Спокойствие, старик!
Всегда, во всех обстоятельствах твой Штерн.
(От Бориса Штерна)
Киев, 4 мая 1984.
Генка! Я только что отправил рукопись «Краббена» в «Химию». Рекомендации самые наилучшие. Там прочтут с самым-самым пониманием. Рекомендовал тебя как наиполезнейшего для них автора, досконально знающего Дальний Восток, и т. д, и т. д.
«Краббен» хорош, мне понравился. Он живой и нестандартный, он лучший из твоих «ильевских» повестей. Правда, по моей живодерской натуре, я бы чуть сократил, есть небольшие затяжки. Если «Химия» согласится публиковать, то, я уверен, они потребуют сделать «журнальный» вариант — страниц на 50.
Согласятся ли они на публикацию? Будем смотреть правде в подслеповатые глаза… согласились бы… да не решатся… Генка, я не скрыл от них историю с «Краббеном» — я рассказал им еще в феврале, когда был в Москве. Сейчас они его прочитают (читают они обычно всей редакцией), им понравится, но они разведут руками и скажут: «Да, конечно… но… Пастухов88… госкомиздат… публикация «Краббена» в таких условиях… Захарченко… вызывать огонь на себя…» Они не решатся… Изменить название? Еще хуже.
Ну, посмотрим, что в «Химии» скажут…
Был в Одессе — пригласили местные любители НФ. Меня и Снегова. Он — Штейн, я Штерн. Оригинально. Читал рассказы, понравилось. Снегов растрогался. И в «Молоди» у меня пока все развивается успешно. Редзаключение и рецензия хорошие, осенью, как видно, вставят в план. Редактор — Юрий Попсуенко, тот самый, который был твоим редактором в «ППФ»89. Я с ним в очень добрых отношениях. Попробовать «Краббена» на укр. мове? Не ясно… Буду говорить с Юрой… Ну, обнимаю. Лиде привет.
Всегда твой Штерн.
(От Виктора Колупаева)
Томск, 2 декабря 1984.
Плиний Юнию Маврику привет!90 Время излечивает раны, вот только бежит шибко (это слово, если читать его по-латыни, — «быстро»). Но скоро, я уверен, мы научимся останавливать и время.
Сижу со стилом и вощеными табличками с утра до вечера. Что-то пишу, что-то переделываю, но в основном изучаю наших философов: Цицерона и Сенеку. Одолел вот «Критику чистого разума» одного из них. Жду, когда пришлют «Теодицею». Сенаторы забились по углам. Никто не заходит, никто не пишет писем. Телефон молчит. Даже рыжебородый Яволен Приск не метет тогой с пурпурной каймой мраморные плиты порога моего дома. Ну, да это все, наверное, от несносной жары, которая обрушилась на Комо91. Зато обильно цветет секвойя и черемша («колба» — по-латыни).