Нам, впрочем, казалось, что это понятно само собой. Как же держаться порознь, если мечта у нас общая?
К открытию островов в Восточно-Сибирском море мы с Андреем готовились всерьез.
То Андрею приходило в голову, что сон в кровати изнеживает, и он, устроив из одеяла нечто вроде спального мешка, перебирался на пол, за что получал очередную “лупцовку” от отца; то, узнав, как страдают путешественники в снегах от жажды – снег не утоляет, а разжигает ее еще больше, – я принимался упражнять волю и в течение трех дней отказывался не только от воды, но и от супа…
В пригородной роще был у нас любимый уголок – живописный и крутой яр, такой глубокий, что даже в начале лета на дне его залеживался снег. Хорошо было постоять над яром, выпрямившись и скрестив руки на груди, как подобало, по нашим представлениям, открывателям “новых землиц”. Потом ухнуть по-озорному, с присвистом, так, чтобы галки снялись с деревьев, и, согнув колени, ринуться вниз по лыжне навстречу ветру, мимо мелькающих елей и берез.
Но как ни нравились нам знаменитые братья Лаптевы и Дежнев, скромный весьегонский учитель географии в нашем представлении не уступал никому из них.
Конечно, он не странствовал в тундре на собаках, не ел медвежатину, не бил тюленей на их лежбище дубиной. Зато наш учитель совершил нечто еще более удивительное – открыл острова в океане, не вставая из-за письменного стола!
Торжество человеческой мысли и духа, которое лежит в основе всякого научного открытия, в том числе и географического, проявилось здесь с наибольшей силой.
Мы сказали Петру Ариановичу, что Ломоносов в свое время уже писал о нем стихи.
Он засмеялся:
– Это хорошо. Но ведь это сказано не обо мне. Это сказано об ученых вообще. Наука тем и сильна, что может заглянуть далеко вперед, может видеть и предвидеть… А что касается географии… – Он поднял глобус и заставил его завертеться. – Пифагор две с половиной тысячи лет назад впервые высказал мысль, что Земля – шар. Но ведь ему не пришлось забираться на Луну и смотреть на Землю со стороны. Он дошел до своих выводов умозрительным путем, сопоставляя, вычисляя…
Вот что пленяло нас в учителе: радость научного открытия! Даже больше того – радость научного труда!
Труд этот совершался у нас на глазах. Мы были свидетелями его, были посвящены во все его перипетии. Мы видели, как систематизируются факты, подбираются доводы, как постепенно разрастается научная база гипотезы. Острова точно всплывали из пучины на наших глазах.
А в апреле, когда деревья зазеленели, мы стали совершать дальние загородные прогулки.
Петр Арианович учил нас обращаться с компасом, а так же обходиться без него, ориентируясь по звездам, по солнцу и часам, по мху на стволах деревьев, находить друг друга в лесу по условным знакам. По дороге развертывал целую цепь замысловатых задач-приключений и сам был увлечен и доволен не меньше нас.
Помню одну из таких воскресных прогулок.
День выдался теплый, солнечный. Широкой поймой Мологи шагали мы все дальше и дальше от Весьегонска. Следом за нами плыли в воде облака. Распрямлялся полегший за зиму камыш. Хлопотливо журчащие струи обегали островки с одиноко торчащими ветлами. Кое-где темнели на островах избы.
С компасом в руке мы определяли части света. На восток от нас, за холмами, покрытыми березняком, располагался город Пошехонье, родной брат Весьегонска. На севере был Череповец, на западе – Вышний Волочек. Все болотистые, низменные места, страна озер, которую населяло когда-то диковинное племя вёсь.
Правый берег Мологи – высокий, крутой. Левый – низменный. Перейдя на него по плотам, сбившимся у излучины реки, мы сразу словно бы затерялись среди бесчисленных проток, островков и перешейков.
В волнении я и Андрей то и дело окликали Петра Ариановича (мы шли гуськом, он – впереди).
– Вот мыс Счастливых Предзнаменований, Петр Арианович!.. А там – бухта Радости! А вон какой красивый островок! Назовем его островом Удачи, хорошо?.. И будто на нем до нас не бывал никто. Пусть он считается необитаемым островом!
– Ну что ж, пусть!
По голосу мы догадывались, что Петр Арианович улыбается.
Кустарник был очень высок, почти в рост человека. На упругих плетях его уже появились листочки. Мы двигались как бы в сплошном зеленом, нежнейших оттенков тумане. А наверху, в просветах, синело небо.
Весело было перекликаться друг с другом, перебегать по хлипким жердочкам через ручьи или, остановившись, в молчании наблюдать за хлопотливой беготней всякой водяной мошкары. Немолчно свистели птицы вокруг. Иногда подавали голос лягушки – не совсем уверенно еще, сипловатым баском.