В деревне Фалелатаи жила когда-то одна женщина, которая прятала еду от родственников. Семья тщетно пыталась вылечить ее от этого порока, но когда уже стало невозможно скрывать перед деревней постыдную правду, ей отрезали палец на руке и захоронили его на мысе Усу, насыпав над ним холмик, который можно видеть и сейчас. Поговорка «объявиться на мысе Усу» означает, что правда, как масло, всегда всплывает на поверхность.
Со своей стороны, гости тоже не должны испытывать терпение хозяев и прощаться с ними надо до того, как хозяев постигнет полный экономический крах. Тем, кто не придерживается этого принципа, деликатно намекают: уа афу ле лауфале (циновки на полу взмокли).
Маланга — основной элемент фаасамоа. Ее не удастся искоренить без перестройки всего существа самоанской общественной системы, и она наверняка не исчезнет по указанию сверху. Такие попытки в прошлом предпринимались неоднократно, но результаты оказались ничтожными.
Когда в 1923 г. Джордж Ричардсон стал администратором подмандатной территории Новой Зеландии, он с энтузиазмом и самыми добрыми намерениями стал перекраивать самоанцев на европейский образец. Его шокировало то, что время, деньги и материальные блага расточаются здесь так непродуктивно. Поэтому он издал законы, направленные против самоанских традиций. Тем самым Ричардсон обратил против себя лично и новозеландской администрации большую часть самоанского общества и способствовал возникновению оппозиционного движения «мау». В конце концов, огорченный и обескураженный, он покинул страну, а обычаи островитян остались без изменения.
Наша маланга на Аполиму, вопреки мрачным прогнозам метеорологов, началась удачно. Вода напоминала прозрачный бледный изумруд. Когда мы приблизились к острову Маноно и из массы зелени начали выделяться отдельные пальмы и дома на белом пляже, лодка вошла в неспокойные воды над коралловыми рифами. Узкими, незаметными для нас проходами капитан вывел нас в открытое море. Там лодка заколыхалась на волнах. Качка стала неприятно сказываться на вестибулярном аппарате. Наши лица позеленели и с тоской повернулись в сторону Аполимы. Из моря вырастали его отвесные голые берега, напоминающие каменные башни. Плоская вершина замыкала кратер. С восточной стороны после небольшого уклона она образовывала площадку, на которой стоял маяк. Тут же перед ним скалу прорезала широкая неправильной формы расщелина, а ее стены, как крылья, окружали маленькую бухточку и деревеньку с миниатюрной плантацией копры.
Когда мы на безопасном расстоянии обогнули остров, то увидели на горе прыгающие фигурки людей.
— Это дети нас заметили, — сказал капитан. — Сейчас они известят деревню о прибытии лодки.
Вскоре мы оказались прямо перед входом в залив. Он был с двух сторон зажат в каменные клещи, причем проход между ними не превышал трех метров. Через него с громким шумом и шипением перекатывались волны. Лодка пошла медленнее и почти остановилась. В тот момент, когда вода вздулась и поднялась высокой волной, лодка на полной скорости проскользнула по ее вершине, проскочила скалы и повернула налево, чтобы обогнуть риф, торчащий из воды прямо напротив прохода. Вся эта процедура заняла считанные секунды. Стоило капитану на мгновение ослабить внимание, и вместо Аполимы мы осматривали бы дворец бога осьминога в подземном мире Пулоту.
В заливе лодка остановилась. На пляже нас ожидала делегация старейшин и стайка щебечущих ребятишек. По узкой тропе через зеленую котловину нас провели к дому пастора. Он был празднично украшен гирляндами цветов; столбы, подпирающие крышу, обвивали пальмовые листья и пестрели вырезками из иллюстрированных журналов. Дорогие автомобили, улицы больших городов… Красивые девушки, запечатленные на фотографиях, протягивали заиндевевшие бокалы самоанским вождям. «Весь современный элегантный мир пьет сухое мартини!» — кричали жирные буквы на столбах хижины посреди океана.
Рукопожатия, приветствия… И вот мы уже сидим на приготовленных циновках. Дом был обычный — открытый, продуваемый и пустой с одним-единственным предметом — большой тяжелой кроватью, которая нахально не скрывала свое европейское происхождение. Она была, как в польской деревне, высоко застелена, только вместо вышитых подушек здесь лежали стопки циновок. Я заподозрила, что они имеют чисто декоративное значение, чтобы поднять престиж пастора, так как на полке под потолком лежали свернутые спальные циновки.