— Вот, решил попутешествовать. Взял на работе короткий отпуск.
— И куда пойдете? На Венесуэлу?
— Нет, на Бонэйр. Недалеко.
— На Маргариту зайдете?
— Полагаю, да, ночь простоим. Дольше не задержимся, там же пираты орудуют.
Пако выдвигает подбородок, кивает. Он слышал то же самое.
— Моя жена всегда отоваривается на Маргарите.
— Да, моя тоже. — Черт, не смог употребить прошедшее время.
— Вот Бонэйр — хорошее место и рифы превосходные.
— Ага, я сам там нырять учился… Давно это было…
Пако так нагружает их скарбом свою моторку, что та низко садится в воду. Они медленно проходят мимо пришвартованных яхт. Сюзи в приятном ожидании перебирает лапами на носу, ведь раньше Гэвин часто брал ее с собой на «Романи». Она любит соленый морской воздух, любит наблюдать, как волны расходятся от кормы, лязгает зубами на морских птиц, обожает плавать. Если рассудить, Сюзи почти так же любит ходить на яхте, как он сам. Сколько же времени прошло с тех пор? Год? Два? Не меньше двух лет, а то и больше… И все равно Сюзи — крутая палубная собака, полноценный член команды.
Они подплывают к «Романи» — Гэвин не может скрыть удивления. Он просто поражен. В кокпите[1] не гнездятся пеликаны, все чисто, яхта вообще выглядит прекрасно. Она стоит на приколе уже год, как минимум пятнадцать месяцев в воде. Но паруса аккуратно свернуты, кокпит накрыт брезентом, даже полированная обшивка не сильно засижена птицами. Это кто же так хорошо ее законсервировал?
— Пако, ты видел кого-нибудь на «Романи» в последнее время?
— Видел.
— Правда? И кого же?
— Мистер Холдер здесь бывал.
— И часто?
— Ну… наведывался.
— О… Он мне об этом не говорил.
Клайв Холдер, его лучший друг и бывший совладелец «Романи», — и ведь ни словом не обмолвился, подлец. Впрочем, в последнее время они и не обсуждали яхту. Они с Клайвом вообще после наводнения почти не общались. Кто же из них первым перестал звонить, он или Клайв? Ах, Клайв, сукин ты сын, ну надо же, привел посудину в порядок! А ведь у Клайва теперь есть собственная яхта, гораздо круче этой, и он-то продолжает ходить под парусом.
«Романи» качается на волнах вполне уверенно и даже элегантно. Небольшая, с изящными обводами, она похожа на шлюпы из скандинавских сказок: нос и корма слегка приподняты над водой.
Ее произвели в Дании, и предыдущий владелец пересек на ней Атлантический океан. Эта модель называется «Великий датчанин», GD28, таких яхт было сделано всего двести пятьдесят штук. Длинный свинцовый киль существенно понижает ее центр тяжести. Стабильная, устойчивая посудина, спроектированная настоящим моряком, призером Олимпийских игр. Корпус выкрашен в темно-синий цвет, паруса — белые. Название «Романи» написано на боку бледно-голубыми фигурными буквами. Она кажется немного застенчивой, но на самом деле готова к бою: эту маленькую лодку легко недооценить. Сердце его переполняется любовью к ней.
— Папа, а когда мы поедем домой?
Гэвин игнорирует этот вопрос.
— Пако, вот лодка так лодка! Настоящая лодка! — восторженно говорит он старику.
— Папа, мне скучно. — Оушен сидит рядом с ним, руки зажаты под мышками.
— Сейчас ты у меня развеселишься, Старбак.
— Старбак? Это кто?
— Мой первый помощник, вот кто! Я тебе о нем позже расскажу.
— А можно тефтельки на ужин?
— Можно.
— Пако, ты только взгляни на эту красавицу! Хороша, да?! — Гэвину не унять восторга.
Старик кивает, затягивается зажатой в углу рта сигаретой.
— Я-то помню вас с мистером Холдером на этой посудинке.
— Эх, были времена! Выходили в море в пятницу вечером, брали бутылку рома, телескоп, да так и сидели всю ночь, глазея на звезды. А на выходных — рыбалка, купание, девочки… Как мы гонялись тогда! До Гренадин доходили легко.
— Да, лодка мировая. Сколько ей уже?
Бог ты мой… Гэвин пытается сосчитать:
— Тридцать, может быть, даже тридцать пять лет.
— Хорошо она выглядит, эта ваша лодка.
Они причаливают рядом с «Романи». Собака перебирает ногами, хвост поднят вверх, как мачта. Он видит, что она мечтает первой оказаться на палубе. Раскачивая моторку, он поднимается на ноги. Выравнивает лодку, вывешивает кранцы, пытается достать ногой до стального ограждения «Романи», но его толстые ноги не желают задираться так высоко.
— Вот черт, ну я и растолстел! — восклицает Гэвин, посмеиваясь над собой.
А на самом деле это вовсе не смешно, этот фактор он не учел. Он действительно разжирел как свинья, а толстяки под парусами не ходят. Толстяки и близко не подходят к воде, ведь, в отличие от распространенного мнения, у них плохая плавучесть. Они не занимаются ни серфингом, ни виндсерфингом, ни кайтсерфингом, не плавают на бодиборде, не погружаются с аквалангом, даже с ластами им тяжело нырять. Когда же он умудрился так раздаться? Внутри-то он остался молодым красавцем, которому море всегда было лучшим другом.