«Если, соглашаясь выйти замуж за Старкоса, — думал он, — Хаджина подчинялась воле отца, то теперь, когда его не стало, свадьба эта не состоится!»
Рассуждение это не было лишено логики. А отсюда следовал вывод: если шансы Анри д'Альбаре повысились, то шансы Николая Старкоса понизились.
И нет ничего удивительного, что на другой же день Скопело вызвал капитана «Каристы» на откровенный разговор по поводу этого важного события.
Весть о смерти Элизундо, поднявшей в городе бурю толков, принес Старкосу его помощник, явившийся на саколеву, как всегда, в девять часов утра.
Можно было ожидать, что при первых же его словах Николай Старкос разразится гневом. Ничуть не бывало. Капитан умел сдерживать себя и не любил спорить с очевидностью.
— А, так Элизундо умер? — переспросил он.
— Да… умер!
— Скорее покончил самоубийством, — прибавил Старкос вполголоса, будто говоря с самим собою.
— Нет, — отвечал Скопело, уловив слова капитана. — Нет! Врачи констатировали смерть от удара…
— Скоропостижная кончина?..
— Почти. Он сразу же потерял сознание и до последней минуты не произнес ни слова.
— Хорошо, что все так получилось, Скопело!
— Еще бы, капитан, а главное, ведь дело с Аркадией уже улажено?..
— Вполне, — отвечал Старкос. — Векселя он учел, и теперь транспорт пленных в наших руках.
— Да, черт побери, вовремя мы все устроили! — вскричал Скопело. — Значит, капитан, одно дело улажено, а другое?
— Другое?.. — спокойно переспросил капитан. — Что ж, и оно закончится как надо. Я не предвижу никаких осложнений! Хаджина Элизундо выполнит волю умершего отца, так же как она выполнила бы ее при его жизни, и по тем же самым причинам!
— Значит, капитан, вы не собираетесь идти на попятный?
— На попятный! — воскликнул Старкос тоном, выражавшим непреклонную решимость сокрушить любые препятствия. — Скажи, Скопело, неужели ты думаешь, что найдется на свете человек, который согласится отдернуть руку в тот миг, когда в нее готовы свалиться Двадцать миллионов!
— Двадцать миллионов! — улыбаясь и кивая головой, повторил Скопело. — Да! Я именно так и оценивал состояние нашего старого приятеля Элизундо!
— Солидный капитал и в надежных ценностях, — продолжал Николай Старкос, — хоть сейчас же пускай в оборот…
— С той минуты, как он перейдет к вам, капитан, — перебил его Скопело, — пока же им владеет красотка Хаджина…
— А она достанется мне! Будь уверен, Скопело! Одно мое слово — и имя покойного банкира будет опозорено, а его дочери честь отца и теперь дороже денег! Но я ничего не открою, мне не придется ничего разглашать! Я диктовал свою волю Элизундо и буду отныне диктовать ее Хаджине. Она с радостью принесет в приданое Николаю Старкосу свои двадцать миллионов, а если ты в этом сомневаешься, Скопело, значит ты плохо знаешь капитана «Каристы»!
Николай Старкос говорил так уверенно, что его не слишком легковерный помощник склонился к тому, что непредвиденное событие не расстроит, а только отсрочит намеченную свадьбу.
Насколько длительной окажется оттяжка, — вот что занимало Скопело, да и самого Старкоса, хотя он никому бы в этом не признался. На следующий день он не преминул отправиться на похороны богача банкира, которые оказались не особенно пышными и совсем немноголюдными. Там он встретился с Анри д'Альбаре; оба несколько раз обменялись взглядами, и только.
В течение пяти дней, последовавших за смертью банкира, капитан «Каристы» делал тщетные попытки проникнуть в дом Элизундо. Двери конторы были закрыты для всех. Казалось, с кончиной хозяина вымер и весь дом.
Впрочем, Анри д'Альбаре повезло не более, чем его сопернику. Ему не удалось добиться ответа от Хаджины ни лично, ни в письменной форме. Не раз спрашивал он себя, не уехала ли девушка из Корфу со своим верным защитником Ксарисом, который также нигде не показывался.
Между тем капитан «Каристы» вовсе не собирался отказываться от своих планов и всюду охотно повторял, что осуществление их лишь временно откладывается. Благодаря его заверениям и хитростям Скопело, благодаря слухам, намеренно распространявшимся ими, ни у кого не возникло сомнений, что брак Хаджины и Николая Старкоса состоится. Нужно только переждать время траура, а возможно, привести в порядок денежные дела банкирского дома.
Все знали, что Элизундо владел несметным богатством. В толках всего квартала и пересудах города оно, разумеется, раз в пять приумножалось. Да, утверждали, будто банкир оставил не менее ста миллионов. Как богата юная Хаджина и какой счастливец ее нареченный, Николай Старкос! Об этом только и говорили в Корфу, в обоих его предместьях и даже в самых далеких селеньях острова! Страда Реале притягивала к себе всех городских зевак. За неимением лучшего они довольствовались тем, что глазели на знаменитый дом, куда влилось столько денег и где все они скопились: ведь их так мало расходовали!
Состояние и правда было огромным. Оно доходило до двадцати миллионов и заключалось, как сказал Николай Старкос своему помощнику, не в земельной собственности, а в легко реализуемых ценностях.
Все это Ксарис, а вслед за ним и Хаджина узнали в первые же дни после смерти Элизундо. Но девушке пришлось узнать и то, каким способом ее отец нажил свое состояние. Имея некоторый навык в банковских операциях, Ксарис, разбираясь в бумагах и счетных книгах покойного, понял, на чем зиждилось процветание фирмы Элизундо. Несомненно, старик намеревался впоследствии уничтожить эти документы, но смерть застала его врасплох. Доказательства были налицо. Они сами за себя говорили!
Теперь Хаджина и Ксарис слишком хорошо понимали, каким путем достались банкиру его миллионы! За ними стоял позор работорговли и тысячи загубленных жизней! Так вот почему Николай Старкос держал в руках Элизундо! Старик был его сообщником! Капитан «Каристы» мог обесчестить его одним словом! А сам бы бесследно исчез! И ценою своего молчания он покупал у отца дочь!
— Негодяй!.. Негодяй!.. — кричал Ксарис.
— Молчи! — останавливала его Хаджина.
И он умолкал, чувствуя, что слова его могли относиться не только к Николаю Старкосу!
Так или иначе, но обстоятельства вынуждали Хаджину немедленно принять решение. В общих интересах ей следовало ускорить развязку.
И вот на шестой день после смерти Элизундо, часов в семь вечера, Николай Старкос встретил Ксариса, ожидавшего его на пристани, у лестницы. Он предложил капитану немедленно последовать за ним в дом банкира.
Нельзя сказать, чтобы приглашение прозвучало любезно. Тон Ксариса не отличался ни приветливостью, ни дружелюбием. Но Старкос был не из тех, кого мог смутить такой пустяк, и он двинулся за Ксарисом.
Соседи, видевшие, как Старкос вошел в дом банкира, где до сих пор упорно никого не принимали, окончательно решили, что успех на его стороне.
Николая Старкоса провели в кабинет Элизундо, где он застал Хаджину. Она сидела за столом, заваленным множеством бумаг и счетных книг. Капитан сразу понял, что девушка уже разобралась в делах покойного отца, и не ошибся. Но знала ли она о связях банкира с пиратами Архипелага, вот о чем он спрашивал себя.
При входе Старкоса Хаджина встала, что избавляло ее от необходимости предложить ему сесть, и сделала Ксарису знак удалиться. Она была в трауре. Хотя мучительная бессонница оставила след на ее строгом лице, но в усталых глазах девушки читались воля и решимость. Чувствовалось, что она сумеет сохранить полное самообладание в разговоре, столь важном-для судеб всех, кого он касался.
— Я весь к вашим услугам, Хаджина Элизундо, — начал капитан. — Зачем вы призвали меня?
— По двум причинам, Николай Старкос, — ответила девушка. — Во-первых, я хочу объявить вам, что отказываюсь от брака, навязанного мне, как вам известно, моим отцом.
— А я, — холодно возразил Николай Старкос, — скажу только одно: очевидно, Хаджина Элизундо не подумала о последствиях своего отказа.