— Входите, располагайтесь. Я сейчас организую свет.
Масляная лампа выхватила из темноты стены с оторванными обоями, заколоченные наглухо окна. Два матраса в углу, колченогий стул, несколько ящиков. Эва прошла вперед и остановилась посреди комнаты.
— Что дальше, Тори? Нас все равно найдут и повесят.
— Она права, — заметил Мор.
Он прислонился спиной к стене и обшарил свои карманы. Сигарет не нашлось. Рука наткнулась на обломок химического карандаша. Выкинет он его когда-нибудь или нет?
— Не думаю, — Виктор извлек из-за полы пальто серебряный портсигар и спички, уселся на ящик. — Хотя тебя, Эвэл, за государственную измену, возможно, и вздернули бы. Ну, признавайся во всем.
— В чем?! Мор, Кассида — простите. Я не понимаю, что произошло. Я не состояла в подпольных обществах, не готовила мятежей — ничего такого. И папа не нарушал закон. Может, проблемы у Карла?
Касси наконец устроилась на матрасе. Ее совершенно не смущали ни пятна, ни торчащая из дырки темная вата. Она щурилась и молчала, поглядывая то на Мора, то на Эву, комкала пустой рукав пальто. Виктор чиркнул спичкой.
— Наверное, это из-за меня, — вдруг произнесла девушка. — Я…
Она опустила взгляд на свои сапоги.
— Я участвовала-таки в одном деле… ну, противоправном. И когда Эва меня сбила, потеряла сумку с важными документами. Я-таки все равно умру, да? Я больна, так может мне пойти и сдаться?
— Нет, это исключено. Твою сумку утащил какой-то беспризорник. И мою семью не тронули бы из-за… — Эва замялась. — Из-за венси. Не обижайся, но мы же знаем положение вещей. Нет, тут что-то другое. Как ты себя чувствуешь?
— Бок болит, где синяк и выше. И я снова хочу пить. Пока вроде все, больше не трясет. Это же хорошо?
— Но тебе нужно попасть в больницу. Вот что теперь делать? У меня ничего с собой нет. Ни лекарств, ни шприцов.
— Эвэл, не ной, — Виктор выпустил струйку ароматного дыма. — Надо будет — все достанем. Значит так: я вас тут оставлю и свалю до утра. Попробую подключить старых знакомых, чтобы разузнать побольше. Ну, что с твоим отцом, братом, чем пахнет и куда ветер дует. Как нам утечь из города. Загляну и в госпиталь тоже. И в аптеку.
— Они закрыты.
— Для меня — сделают исключение.
Да уж, для таких, как Виктор, вообще не существует ни закрытых дверей, ни запретов. От него сейчас больше всего пользы. Стоило его за это уважать, несмотря на то, что он вел себя по хамски и терпеть не мог венси. Стоило, вот как братца Стефана, который ненавидел йенцев. Только Мор с такими типами не ладил.
— Тогда принеси порошков от простуды, бутыль спирта, пачку марли и пилюли с персазолином. И бутыль водного дистилята. И соль.
— Спирта я тебе прям сей секунд могу дать. Там, в нише в углу, фляга с огненной водой.
— Слишком разбавленный.
— А есть тут какое-нибудь одеяло? Или плед? — Касси подтянула к себе поближе ноги и закуталась в пальто. — Холодно-таки.
— Одеяло в ящике. Эвэл, чего тебе не жалко: сережек или кольца? — спросил Виктор, затушив сигару об пол.
Она посмотрела на него с удивлением.
— Ну, никто просто так ничего не делает, сама понимаешь. Мне нужно заинтересовать ребят. А мне нечем.
Эва стащила с пальца золотое колечко, сняла серьги и протянула ему:
— Н-ничего…
Мор не разбирался в драгоценностях, но мысль, что девушка только что отдала не самому благонадежному человеку целое состояние, его все же посетила. Впрочем, это ее вещи, это ее друг — и это ее дело. Он ничего не сказал.
— Венси, дверь припри изнутри бревном, как засовом, — Виктор кивнул Мору на брус, который лежал у стены. — Я постучу трижды, потом дважды — тогда откроешь. Все, береги дам, — он вышел на лестницу.
Звук шагов быстро стих. Касси завернулась в рваное одеяло и повалилась на бок. Эва присела рядом девушкой, потрогала ее висок и вздохнула.
— Плохо. О, нет, кошмарно. Дико. Бред какой-то. Поверить не могу, что оказалась в такой ситуации. Как ты думаешь, служанки дождутся помощи?
— Я бы предпочел трусливо об этом не думать, — ответил Мор. — Мы пытались помочь, но не смогли.
— Мор, я должна тебе сказать одну важную вещь: я — мистри.
— И что из этого?! — наверное, прозвучало резко, потому что она поджала губы.
Он не хотел ее обижать. Мору казалось, что девушка и без того на грани истерики. Такое выражение лица он видел у своих сестер перед бурными рыданиями. Но Эва вдруг продолжила:
— Я понимаю, ты и так жалеешь, что связался со мной. Прости. Я, конечно, надеялась… не знаю, на что. На папу. На ошибку. На лучшее, одним словом, но зря. Мне совестно.