— Я верю. И даже если жалею, то не о том, что с тобой «связался». А о том, что пошел у тебя на поводу и вывел в город. Сам виноват. Твой отец что-то знал, он не зря просил отправить поезд в Оссен. Может, тебе туда и нужно теперь попасть.
— Может, но туда либо пешком, либо на лошадях. Поездом — никак, раз Стена закрыта. Дирижабли в Оссен не летают, кроме личных, там нет ни башни, ни аэродрома. На паромобиле тоже не доберемся — он не проедет по лесным дорогам. Но я не понимаю, к кому там обратиться за помощью. Если только к губернатору, господину Вилриджу, других друзей у папы в Оссене нет.
— По-моему, знакомства с самим губернатором округа вполне достаточно, чтобы не пропасть в любом городе, — Мор улыбнулся.
— Пропасть мне не дадут нигде. А вот в зависимое положение легко поставят. Долго объяснять, почему — просто поверь. Деньги мало что решают, все наши знакомые достаточно богаты. Но возможность получить рычаги влияния или залезть в чужое исподнее — очень ими ценится.
Она вздохнула, потом продолжила:
— Я не хвасталась даром, когда сказала тебе, что я — мистри. Беда в другом. Я им сегодня пользовалась, тогда, в патрульном управлении. Чтобы сверху не спустилось подкрепление, чтобы не организовали погоню. Теперь в любую минуту у меня начнется… назовем это — приступ. Я буду терять сознание, или неожиданно засну. Могу при этом разговаривать, нести чушь, плакать. Выглядит со стороны, наверное, страшно. Хотя я сама, разумеется, не видела. Но все обычно проходит за несколько часов, — Эва отвернулась и уставилась на ящик.
Мор догадывался, что ей ужасно стыдно от этого признания. Вроде как сказать другому, что ты — умалишенный. Так, слегка ненормальный. И опасный. Возможно — опасный, но он так и не понял, что Эва сделала. Одаренные создают огонь, воду, предметы по воздуху перемещают, гадают. Видят то, что недоступно другим: духов разных, тайные двери. Только все это по большей части напоминает сказки квени. Он никогда не встречал мистри: среди венси таких не рождалось.
— Я не из пугливых. Буду охранять ваши с Кассидой неспокойные сны, — Мор плюхнулся на матрас рядом с ней, вытянул ноги.
Эва, не поворачиваясь, протянула ему руку, и он сжал ее в своей ладони:
— Не бойся.
С лестницы донесся безобразный женский смех и грубые мужские голоса. Хлопнула дверь этажом ниже.
19. Виктор
Тори удержался от соблазна спуститься к каналу и взглянуть, что осталось от паромобилей. Район такой: к утру разберут, как и не было. Господин Эллусеа потом купит новые. Уж Эва-то ему дороже всех на свете железяк.
Со стороны порта над домами светилось в ночном тумане оранжевое марево. Горят склады, что ли? Тори завернул в ту сторону, и уже на старой рыночной площади понял, что не ошибся. Несло дымом и тошнотворным запахом горелой резины. Может не склады, а гостиница, или какое-то судно. Все едино — туда лучше пока не соваться. Утром потушат — тогда он и спустится, посмотрит, как обстоят дела с кораблями. Сваливать из города через порт безопаснее, чем пробовать улететь дирижаблем. Аэровокзал находится в деловом районе, где всегда полно патти. Да и капитаны многих посудин, насколько он был наслышан, за определенную плату могут взять на борт кого угодно, и не будут задавать лишних вопросов. Да они с Эвой и вопросов-то не вызовут. А венси никто с собой брать не собирался!
Если все сложится, он увезет Эву в Ан. Или еще куда подальше. Будет нужно — даже придумает, как выправить ей новые документы. А когда решатся недоразумения, и освободят господина Эллусеа — они вернутся. Тори навсегда завяжет с прошлым, попробует набраться этой их респектабельности, приобщиться к солидному образу жизни с поздними завтраками, белыми рубашками, дорогими сигарами. Займется… чем-нибудь займется.
Пока нужно еще насущные вопросы решить. Пока его связи на дне куда ценнее их фамилий и манер. Тори свернул на широкую Праздничную улицу, пересек рельсы конки и вернулся на тротуар. К нему подкатила худая и длинная, как жердина, продажная девица. Откуда только вылезла? Юбка ее, спереди обрезанная выше колена, шумно мела шлейфом тротуар.
— Куда держите путь, господин?
— Не к тебе. Брысь, — цыкнул Прохвост, и она отстала.
Плохо, что Эвэл осталась с венси. Мор это, конечно, мэрский сыночек, и вряд ли себе лишнего позволит. И сама Эвэл — не безвольная соплячка. Но все равно — плохо.
Тори свернул с бульвара на Кривую улицу. Над местом, куда он держал путь, поскрипывала покосившаяся железная вывеска «Грёзы». Подворотня напротив выглядела на редкость пустынной для этого часа — только у бака, наполненного тлеющими поленьями, дремал старик в обносках. Куда-то пропали пьянчуги, обычно играющие здесь в кендри на расстеленной газете. Тори толкнул дверь и оказался в прокуренном зале кабака.