Бен следил за мыслями Виктора. Он чувствовал, как совесть и порядочность, которые все еще оставались в этом юноше, борются с алчностью и тщеславием, желанием сунуть свой нос, куда не следует и пренебречь просьбами умирающего старика. Не такими он представлял свои последние часы…
Помещение заливает мягкий ровный свет. Он идет от прикрытого матовым стеклом высокого потолка. В центре из огромной шахты в потолке проходят перевития разноцветных проводов. Их так много, что в самом верху они образуют толстую косу. Спускаясь ниже, коса рассыпается на сотню более тонких. А те расплетаются. Паутинная вязь тонкой проволоки пронизывает всю верхнюю часть расставленных радиально стеклянных цилиндров. В них, заполненных особым раствором, подключенные к системе, плавают тела избранных, чей разум управляет Гармодом.
Таких готовят с детства. Они не знают ни отца, ни матери. У них нет друзей. Им чужды человеческие чувства. Они — часть машины, огромного живого корабля. Они его управляющие, его навигаторы, его счетные мощности. Сейчас их тридцать.
Тридцатым стал тот, кого не растили для системы. До того, как в его мозг вживили тысячи тончайших электродов, он имел имя. Это имя и осталось у него от реальной жизни. Имя и знания об устройстве Гармода. Кажется, часть его памяти просто отключили от питания. А вот имя не исчезло, не померкло, не стерлось.
Гайнэ.
Но зачем оно ему нужно, это имя, Гайнэ не задумывается. Он выполняет программу. Он корректирует ошибки штурманов, он отвечает за курс корабля, за точное следование маршруту, просчитывает любые отклонения, постоянно замеряет глубину и рельеф дна, силу и направление течений, скорость ветра, приливы, отливы, величину загрузки корабля, изо дня в день наполняющегося нефтью.
Его не интересуют люди на борту. Только цифры. Только бесконечные потоки данных. Хотя он понимает голоса, и может отвечать на запросы — тоже голосом. Своим ли — Гайнэ не знает. Голос идет из динамиков в центре управления. Здесь, в комнате с матовым светящимся потолком, всегда царит тишина.
21. Эва
На Эве платье из золотых нитей и водяных капель. Жемчуг путается в переплетениях воды с металлом. Оно тянет её к земле, но сероволосая няня не даёт сутулить плечи. А Эва взрослая, Эве шестнадцать.
Какая няня! Прочь от меня!
Она идёт по залу и смотрит под ноги. Через прозрачный пол виден город. Острые шпили башенок, муравейники доходных домов, университетские сады, пассажи, башня дирижаблей, Стена, ползущая вниз, к самой кромке воды. Это её город. Пол под ногами хрустит. Её любимый город. Трещины бегут по стеклу — оно ведь тоньше стенки хрустального бокала. Пол звонко лопается.
Эва летит вниз. Она раскидывает руки, она обнимает Стэнвенф. Огненный отлив катится с полей в океан. Корчатся от боли башенки. Оседают шпили. Эва летит навстречу черным развалинам и торчащим к небу печным трубам, скелетам деревьев и пепелищу. От земли понимается невыносимый жар.
Эва падает в ледяную воду. Слышит, как шипит платье из золотых нитей.
Остывает и тонет, забирает ее с собой на дно.
Ей холодно, одиноко и страшно. Вокруг темно, где-то с мерным стуком капли врезаются в камень. Она поднимается, ощущая на руках и ногах тяжёлые цепи. Так темно. Кажется, она ослепла. Так страшно, что по коже бегут мурашки. Так страшно, что шевелятся мокрые волосы, и щекочут голую спину.
Эва кричит. Она зовёт на помощь. Она зовёт папу.
Эхо подхватывает её крики и долго гуляет где-то вдали. Эва выставляет руки вперёд и идёт, ощупывая кончиками пальцев ног каждый сантиметр каменного пола. Идёт она бесконечно долго. Звенят цепи, капает вода. Может, она ходит кругами?
Выхода нет. Входа нет. Это десятое измерение?
С этой мыслью Эва и проснулась. В слезах. И долго пыталась понять: где она находится? Почему так ужасно пахнет? Кто держит ее за руку и гладит по спине?
Все встало на свои места резко, так, что она подскочила и села на матрасе. Не приснилось! Она в какой-то развалюхе в портовом районе города. Ее ищут патрульные. Рядом с ней — посторонние люди. Она не знает, что делать дальше, а хочет умыться и позавтракать. А лучше — вымыться целиком и сменить платье. И чтобы Герта уложила ей волосы. Герта, которую она бросила умирать дома…