— Я плохо справляюсь с работой, и она мне даже не интересна, — Мор старался держать себя в руках, хотя на самом деле его трясло. — Я сожалею, господин Нардинг, мне следовало сказать об этом сразу и отказаться от назначения.
— Да, — у главного конструктора задергался глаз, и он зло покосился на Доменика Брайса. Лицо отца Мора приобрело пунцовую окраску. — Вам следовало сообщить об этом, когда вместо мелких поправок вам доверили серьезную работу. Три недели назад. Теперь, благодаря вам, весь отдел теряет три недели. Простаивает и ждет. Не вас, хвала богам, уже не вас. Показывайте, что вы вообще сделали!
— У меня нет с собой чертежей, я их потерял, — Мор понимал, что этими словами подписывает себе приговор, но придумать хоть мало-мальски достоверное враньё уже не мог.
— Потеряли? Потеряли три недели и новую разработку? Которая даже принадлежала не вам? — господин Нардинг повысил голос.
Остальные инженеры возмущенно зашептались. Отец вскочил:
— Вон отсюда! — заорал он Мору и указал на дверь. — Господин Нардинг, я принесу за своего сына извинения сам. Компенсирую простой…
Мор развернулся и пошёл к выходу. В дверях он столкнулся со Стефаном. Тот выглядел свежо, противно ухмылялся и держал подмышкой тубус. Мор и сам не понял, когда успел вцепиться в его ношу.
— Верни, — прошипел он.
— Конечно, верну, — ответил Стефан, тесня Мора назад в зал. — Господа, прошу прощения, что прерываю.
— Верни мои чертежи, гнилой кусок придурка, — повысил голос Мор и рванул тубус на себя.
— Я слушаю вас, — обратился главный конструктор к Стефану, презрительно посмотрев на Мора.
Мэр Брайс вышел из-за стола. Брови его сошлись на переносице.
— Ваша разработка нашлась в одном из питейных заведений рядом с Крематорием, — насмешливо заявил Стефан. — Вы были бы поосторожнее, поручая такие вещи безответственному мальчишке. И я бы не стал…
— Ты тоже — пошёл вон, — строго, но уже негромко сказал Стефану отец, подошел и взялся за тубус. — Прошу прощения, господа, мои сыновья больше не будут отнимать ваше время. Я исправлю это недоразумение.
Инженеры притихли. Все смотрели на вцепившегося в тубус Мора и молчали.
Мор пожалел что он не мистри. Что не может сжечь или заморозить Стефана на месте. В памяти всплыл кабак, где он забыл чертежи. Возможно, Стефан там его заметил, или разносчики отдали брату тубус.
— Прости, — пробормотал Мор отцу, разжал пальцы и направился к дверям.
Стефан вышел следом и уже снаружи окинул Мора насмешливым взглядом:
— От похмелья помогают соленая вода и лимон… — бросил он и, насвистывая, удалился к лестнице.
— Ты тварь, Стефан! — выплюнул ему в спину Мор.
Дома он собрал свои вещи и скромные сбережения. Хотел даже написать записку с извинениями, когда на пороге появился отец. Мор никогда раньше не видел его таким рассвирипевшим. Орал Доменик Брайс так, что его слышали на всех ярусах во всей секции. Он, наверное, даже выпорол бы сына, не вмешайся Мэг. Мор не выдержал. Он припомнил все свои обиды за последние несколько лет, обвинил отца в эгоизме, постоянной занятости и безразличии к своей судьбе, потакании Стефану и Максу. Орал Мор ничуть не тише. Доменик отвесил сыну тяжёлую оплеуху. Мор замолчал.
— Завтра пойдешь в шестую ремонтную бригаду и приступишь к своим обязанностям по починке Стены. От меня ты не получишь больше ни пол лида. Опозоришься и там — начнёшь собирать мусор!
Мор пошёл. Снял маленькую квартирку. Старался не пересекаться со старыми знакомыми, не поднимался к отцу на ярус, мастерил по вечерам свои биомеханические прототипы, душил в себе любые амбиции. Ну, увы, Стефану достанется кресло мэра, Максу — заводы, между девочками поделят остальные активы. А он заслужил шиш без масла.
И вот отец решил дать ему еще один шанс, как обычно, не спросив, чего Мор хочет. Должность писаки на побегушках при мэрии — предел мечтаний!
Сестра принесла ему полотенце. Вероятно, недовольство с лица Мор так и не смыл, потому что Мэг шепотом заметила:
— Ты думаешь, что отец хочет поставить тебя на место? Он хочет. Поставить тебя на место, которое занимает он сам. Подумай об этом, хорошо?
40. Вильгельмина Ямга, Крессильн, Северный архипелаг
Боль сменилась странным чувством отрешенности. Тело стало легким, птичьим, кости — полыми. Только перья не отросли. Звуки казались невыносимо гулкими, а солнечные лучи осязаемо щекотали шею. Мина ощущала себя чайкой, летящей в небесный в чертог Создательницы. О, как она парила! Парила бы…