Эва встала, улыбнулась и обвела взглядом мэров Стены. Ей показалось, что господин Доменик подмигнул. Нет, наверное, показалось, но все же…
— От имени народа Северного архипелага, мнение которого выразили уважаемые губернаторы округов, мы принимаем предложение заключить новый союз и создать новое государство.
42. Виктор
Тори пролежал в одиночестве до наступления темноты, плотной и холодной, как студень. Под шуршание леса он почти проваливался в забытье. Выдернул его назад Нафаш, когда запрыгнул на телегу и посветил в лицо фонарем. За спиной фэшна нарисовалась женщина с коротко остриженными волосами, высоченная, широкая в плечах. Она достала из под мышки парусиновые носилки и в одиночку перевалила Тори на ткань. Сопротивляться он не стал: проклятая лихорадка вернулась, чтобы донимать его, и зубы отбивали чечетку. Пока Нафаш и его приятельница тащили его коридорами куда-то внутрь дома, Тори прикрыл глаза.
А потом, видно, и уснул. В этот раз обошлось без кошмаров, даже пробудился он легко, хотя бодрости не ощутил. Напротив — словно унюхался порошка — тело казалось неощутимо легким, но мысли текли, как грязь по канаве. Тори повертел головой с боку на бок — тоже медленно, хотя не отказался бы сейчас вытряхнуть из мозгов сраный кисель.
Одну стену комнаты полностью закрывал ряд узких железных шкафов, выкрашенных белой краской. Железные столики на колесах и несколько больничных приспособ для бутылей выстроились вдоль другой. Серый дневной свет проникал в комнату через небольшие окна, которые располагались почти под самым потолком. Значит опроспал он всю ночь, а то и дольше…
Тори решил подняться. Не смог. В шею, запястья и икры впились толстые ремни. Кожаные или тканевые — потому что мягкие. Тут его посетила, наконец, мысль, что для постели его ложе высоковато, да и жестковато. То есть он… на столе? Что за ерунда! Осознание этого факта заставило его выругаться. Ну, как выругаться: промычать нечто нечленораздельное про восточное отродье, матье его и мать Жаада его, чтоб им сгнить…
Тут он понял, что нога больше не беспокоит его, и даже, вроде, жрать захотелось, как лихорадка отступила.
Он попытался позвать кого-нибудь и потребовать объяснений. Но голос не слушался, вместо слов с губ срывалось коровье мычание.
Тори признался себе, что малость трусит. Убивать его, конечно, не станут, иначе бы не лечили. Но зачем привязали? Он подергался еще, насколько сил хватило, но все было бесполезно.
Чтобы как-то скоротать время, Тори стал думать о том, как вернется на руины Стэнвенфа за своим золотом. А после рванет в Алуму — пусть ему там лицо подреставрируют, глаз искусственный приладят. Он купит трость, обзаведется дюжиной черных перчаток, белыми рубашками. Закажет себе револьвер у мастеров из Берна. А после поедет смотреть мир. Ведь где он побывал за свои двадцать лет? В порту Стэнвенфа, в трущобах Стэнвенфа, в особняках Стэнвенфа. А в столице Западного архипелага — он еще летом прочел в газете — построили парк развлечений, с колесом обзора и смертельными качелями…
Зачесавшаяся пятка вернула его в реальность. Какие, к мистри, качели?! Он привязан, мать Творца за ногу, к столу. Нарытому простыней. Холодному железному столу. Тори напряг все силы, сжал зубы и потянул руки от стола. Ремни держали крепко. Кровь застучала в висках.
Раздался легкий щелчок. Он расслабился и повернул на звук голову. Высокий, слегка сутулый старик в белом халате, наброшенном поверх белого же мешковатого костюма, вразвалочку направлялся к нему от двери. Волосы старика напоминали хлопья серой ваты, острая бородка и тонкие усы придавали лицу хитрое выражение. На носу его красовались очки в золотой оправе. Он чем-то здорово напоминал Эвиного отца.
За стариком шла мрачная широкоплечая женщина, та самая, что ночью тащила его на носилках. Кожа ее была очень смуглой, почти коричневой, цвета хлеба, пережаренного в печи. Черные раскосые глаза сверлили Тори дырку во лбу.
— Добрый вечер, молодой человек! — склонился над столом господин в пенсне. — Как ваше самочувствие?
— Нлно, — только и смог выдавить Тори. — Зм вымна прзли?
— Марта, дорогая, — обратился старик к темнокожей. — Мы, кажется, перестарались с дозировками. Принеси-ка мой журнал.
Тори подергал рукой, вопросительно глядя на собеседника. Раз уж его вопрос не поняли, может ответят на жест?