Рауль не то с возмущением, не то с удивлением поглядел на Михаила. Он, член семьи и наследник генерала, никогда не решался говорить с ним в таком тоне, да и генерал сам никогда не позволил бы говорить так с собой, а от Роденберга он выслушал подобный отказ в повиновении совершенно спокойно! Правда, на его лбу уже появились грозные складки, но все же он снизошел до своего рода объяснений:
— Я — сам солдат и не стал бы требовать от вас того, что противно вашей чести. Вы считаете, что со своей стороны не дали повода к ссоре?
— Нет.
— Ну, а ты, Рауль? Я хочу знать, случайно или умышленно произошло то, что капитан Роденберг считает оскорблением? В первом случае само понятие об оскорблении, разумеется, отпадает! — Он остановился, выжидая ответа, но Рауль упрямо молчал. — А! — продолжал генерал, — значит, это было умышленно? Ну, так ты сейчас же возьмешь в моем присутствии назад свои слова!
— Никогда! — крикнул Рауль. — Дедушка, не заставляй меня идти на крайности! Ты и так перетягиваешь все, струны, и так испытываешь мое послушание, заставляя меня выслушивать в присутствии противника подобное приказание! Капитан Роденберг, я к вашим услугам, благоволите назначить час и место!
— Хорошо! — ответил Михаил. — Сегодня же все будет решено. Теперь я могу удалиться, ваше высокопревосходительство?
— Нет, ты останешься! — крикнул Штейнрюк, сразу переходя с молодым человеком на интимный, родственный тон. — Мне придется напомнить вам обоим кое-что, о чем вы, как видно, совсем забыли! Вы — слишком близкие родственники, и я требую, чтобы вы считались со связующей вас общностью крови! Пусть посторонние хватаются в таких случаях за оружие — сыновья моих детей должны подыскать другой исход!
— Дедушка! Ваше высокопревосходительство! — одновременно и с одинаковым упреком в тоне воскликнули молодые люди.
Однако генерал повелительным жестом приказал им замолчать и продолжал:
— Молчите, говорю я вам, и слушайте меня! Это — семейное дело, которое подлежит не общественному суду, а лишь суду главы семьи. Я — ваша высшая инстанция, я один имею право решить ваше дело и разрешение его с оружием в руках я запрещаю! В вас обоих течет моя кровь, и я не допущу, чтобы вы проливали ее. В качестве главы семьи, в качестве дедушки, я требую от своих внуков беспрекословного повиновения!
В его тоне и манере резче, чем когда-либо, сказалась присущая ему повелительность, все склонявшая перед собой. Действительно, молодые люди не решались возразить что-либо деду, особенно Рауль, который был вне себя от изумления: «В ваших жилах течет моя кровь!», «... От своих внуков!» — да ведь это признание по всей форме!
— Рауль виноват, он сам признался в этом! — продолжал Штейнрюк. — От его имени заявляю тебе, Михаил, что он берет назад все сказанные им оскорбительные слова. Но зато и ты должен в будущем отказаться от надменности в обращении с ним, которая сама по себе уже является вызовом. Тебя это удовлетворяет?
— Если граф Рауль подтвердит мне это — да.
— Он это сделает! Рауль!
Молодой граф ничего не ответил. Он стоял, стиснув зубы, сжав кулаки и меряя врага взором глубочайшей ненависти. Видно было, что он решился пойти наперекор воле деда.
— Ну? — крикнул генерал после томительной паузы. — Я жду!
— Нет, не хочу! — упрямо кинул Рауль.
Однако граф вплотную подошел к нему и сказал, впиваясь в него сверкающим взглядом:
— Ты должен хотеть, потому что неправ ты! Если бы Михаил был обидчиком, я потребовал бы того же от него, и он послушался бы. Раз обидчиком был ты, ты и должен пойти первый на уступку. Я требую от тебя простого «да», только и всего. Ну, подтвердишь ты мои слова?
Некоторое время Рауль еще пытался сопротивляться власти деда, но пламенный взор последнего сковывал волю юноши, и в конце концов с его губ еле слышно сорвалось требуемое «да!»
Михаил кивнул головой и произнес:
— Беру свой вызов обратно, дело улажено!
Штейнрюк с облегчением перевел дух. Очевидно, он был не настолько уж железной натурой, какой хотел казаться. И этот вздох облегчения выдал, сколько он вынес при мысли, что оба его внука действительно могут сойтись в борьбе не на жизнь, а на смерть.
— А теперь подайте друг другу руки, — более мягким тоном продолжал граф, — и помните в будущем, что вы одного происхождения, хотя в глазах света это и должно остаться тайной
Но тут податливость Рауля была окончательно исчерпана: с выражением явной ненависти он повернулся к врагу спиной. Впрочем, и Михаил тоже отступил на шаг, сказав: