— Потому что твоим братом оказывается Ганс Велау! — договорил гость. — Если бы ты публично отрекся от меня и хоть разочек принялся громить с кафедры атеизм, тебя перевели бы в богатый приход, ручаюсь тебе! Ведь отлично известно, хотя мы не виделись с тобой долгие годы, что все же мы не порвали связи между собой, и вот за это-то тебе и приходится платиться. Почему ты открыто не проклял меня? Честное слово, я не был бы в претензии на тебя за это, потому что ты и в самом деле не разделяешь моих взглядов!
— Я никого не проклинаю, — тихо ответил священник, — а потому не могу проклясть и тебя, хотя и глубоко скорблю, что ты пошел по этому пути.
— Да, у тебя никогда не было таланта к фанатизму, разве только к мученичеству, и я нередко страдаю от мысли, что должен помогать тебе в этом. Впрочем, я позаботился, чтобы мое сегодняшнее посещение осталось незамеченным: я здесь совершенно инкогнито. Я не мог отказаться от свидания с тобой, особенно теперь, когда переселяюсь в северную Германию.
— Как? Ты покидаешь университет?
— Уже в будущем месяце. Я получил приглашение в столицу и сейчас же принял его, так как чувствую, что там истинная почва для меня и моей деятельности. Поэтому я хотел попрощаться, но чуть-чуть не разминулся с тобой: как я слышал, ты вчера был в Штейнрюке на похоронах графа?
— По настоятельному желанию графини я совершал похоронный обряд.
— Я так и думал! Меня тоже вызвали по телеграфу в Беркгейм к смертному одру графа.
— И ты последовал на зов?
— Конечно! Хотя я уже давно сменил практику врача на кафедру ученого, но это был исключительный случай. Я не могу забыть, что когда-то был принят в Штейнрюк молодым, безвестным врачом. У меня была рекомендация, но графская семья приняла меня с полным доверием. Правда, единственное, что я мог сделать, это облегчить графу последние часы, но мое присутствие все-таки было успокоением для семьи.
Появление Михаила прервало разговор. Он принес известие, что пономарь желает минуточку поговорить с его высокопреподобием и ждет его в передней.
— Я сейчас вернусь, — сказал отец Валентин. — Спрячь тетради, Михаил, сегодня не придется заниматься.
Священник вышел из комнаты, тогда как Михаил принялся собирать книги и тетради. Профессор небрежно спросил:
— Значит, отец Валентин занимается с тобой?
Михаил молча кивнул, не прекращая своего занятия.
— Это на него похоже! — пробормотал Велау. — Теперь он выбивается из сил, чтобы вдолбить ограниченному парню азбуку и писание, потому что наверное поблизости нет школы... Ну-ка, покажи! — С этими словами он без всяких околичностей схватил тетрадь, но, раскрыв ее, чуть не выпустил из рук от изумления. — Что такое? Латинский язык? Как это тебя угораздило?
— Это мои упражнения, — спокойно ответил Михаил.
Профессор посмотрел на юношу, которого по одежде принял за крестьянского парня, а затем стал перелистывать тетрадь и, прочитывая некоторые страницы, покачивал головой.
— Похоже, что ты — выдающийся латинист. Откуда ты?
— Из лесничества... час ходьбы отсюда.
— А как Тебя зовут?
— Михаил.
— У тебя то же имя, как и у этого местечка*. Ты от него и получил имя?
— Не знаю... Я думаю, что скорее от архистратига Михаила.
Юноша выговорил это имя с известной торжественностью, и Велау, заметив это, спросил с саркастической улыбкой:
— Ты, конечно, питаешь большое почтение к ангелам?
Михаил вскинул голову.
— Нет, они только и делают, что целую вечность молятся и славословят. А вот архангела Михаила, того я люблю! Этот-то, по крайней мере, хоть делает что-нибудь: как архистратиг, начальник воинства Божьего, он ниспровергает сатану!
В словах и тоне юноши чувствовалось что-то необычное. Профессор с удивлением смотрел на его лицо, которое вдруг преобразилось в потоке солнечного света, хлынувшего из окна, и пробормотал:
— Странно! Вдруг у него стало совсем другое лицо! Что скрыто за этими чертами?
В этот момент отец Валентин вернулся в комнату и, заметив тетрадь в руках брата, спросил:
— Ты экзаменовал Михаила? Не правда ли, он хороший латинист?
— Да, но что ему делать со своей латынью в заброшенном лесничестве? Наверное, у отца нет средств, чтобы отдать его в школу?
— Нет, но я надеюсь сделать для него что-нибудь другим образом, — ответил священник и, в то время как Михаил подошел к шкафу, чтобы спрятать учебные пособия, шепотом продолжал: — Если бы только бедняк не был таким некрасивым и неуклюжим! Все зависит от впечатления, которое он произведет в известном месте, и я боюсь, что это впечатление будет неблагоприятным.