В усольских ревизских документах за 1763 год еще раз упоминается имя будущего зодчего и дата, приведенная в них, позволяет утверждать, что год его рождения — 1759-й.
Биографические сведения о Воронихине, помещенные в год его смерти в «Некрологии» (журнал «Сын отечества», 1814, № 12) указывают, что родился он в Новом Усолье 28 (17) октября 1759 года.
Длительное время не было точно установлено и место рождения архитектора.
Метрическая запись и «Некрология» указывают на Новое Усолье. Сам Воронихин в документе, поданном в консисторию, писал, что родился в Перми. В отпускной А. С. Строганова архитектору говорится, что А. Н. Воронихин записан «в подушной оклад Московской губернии Воскресенской округи, при сельце Давыдкове».
Не вызывает сомнения, что упоминание Воронихиным Перми как места рождения следует истолковать как указание на край, где он родился, так как населенного пункта с таким названием в 1759 году на Урале не было (поселение Егошихинского завода переименовано в город Пермь только в 1780 году). Сельцо же Давыдково тем более не может считаться родиной Воронихина: в нем он только «числился».
На наш взгляд, самыми убедительными документами следует считать записи в метрической книге Спасо-Преображенского собора и биографические сведения, помещенные в «Некрологии». Следует отметить, что все факты, приведенные первым биографом Воронихина, в дальнейшем получили документальное подтверждение.
Анализ и сопоставление этих документов, а также работ разных исследователей жизни и творчества выдающегося зодчего позволяют теперь с уверенностью сказать, что А. Н. Воронихин родился в Новом Усолье 28 (17) октября 1759 года.
Семнадцатилетним юношей вместе с братом Ильей Воронихин приезжает в Москву учиться живописи и архитектуре, сначала у В. И. Баженова, а потом у М. Ф. Казакова.
Каким образом никому не известный молодой человек сразу становится учеником прославленных зодчих?
Трудно поверить, что они стали бы обучать его первоначальным навыкам в рисунке, колорите, композиции. В. И. Баженов писал в одной из деловых бумаг: «Угадать дарование ребенка трудно, а подчас и невозможно. В Академию следует принимать подростков и юношей, когда ясно уже определятся их склонности к различным искусствам».
Видимо, еще до приезда в Москву Андрей Воронихин был достаточно подготовленным в живописи и архитектуре и нуждался только в углублении и шлифовке своего мастерства.
Но где, когда и у кого мог он научиться рисованию, развить способности, избрать пример для подражания?
Как бы отвечая на этот вопрос, первый биограф зодчего пишет в «Некрологии» о том, что Воронихин еще на Урале «обучился грамоте и начальным правилам рисования и живописи».
Несомненно, этому способствовало несколько привилегированное положение родителей, хотя и крепостных, но грамотных людей. В распоряжении Андрея были бумага и грифели — вещи недоступные для большинства крепостных. Через отца-канцеляриста будущий зодчий мог познакомиться с книгой, гравюрами, живописными полотнами.
Строгановы, как и другие промышленники-меценаты, накапливали в своих вотчинах произведения искусства, созданные не только крепостными, но и другими русскими и зарубежными художниками. Новое Усолье длительное время было центром строгановских владений в Прикамье, и там сосредоточились большие художественные ценности. Оно только называлось селом, на самом же деле это был крупный промысел, горный городок. О размерах поселения может дать представление такая цифра: во время пожара 1737 года здесь сгорело 700 домов, но летопись не сообщает, что Усолье выгорело целиком.
Впечатления детства очень часто определяют жизненный путь, профессию. Юношеские годы оставляют в памяти наиболее красочные и запоминающиеся картины, которые на долгие годы становятся мерилом, эталоном в деятельности людей. Природа, здания, скульптура, полотна живописцев — все, что окружает человека, помогает развитию его способностей, формированию знаний, характера. Вот что писал по этому поводу немецкий поэт-коммунист Иоганнес Бехер:
«Для образования нужен образец. Чтобы наглядно пояснить это, обращусь к собственной юности. Я вырос в среде, проникнутой любовью к Баху, Бетховену, Шиллеру, Гете. Во всех комнатах висели шедевры Тициана, Микеланджело, Рембрандта — хотя и в копиях, — я с детства восхищался ими. Я постоянно посещал картинную галерею, каждую неделю у нас дома составляли трио, и я слушал классическую музыку…