Что мог искать этот человек? Спокойно, внимательно и сосредоточенно он что-то высматривал в сумочке. Внезапно, отвернув одно из потайных отделений, он вынул кожаный футляр с прозрачной стенкой. В него была бережно вставлена старая фотография – маленькая девочка спала в саду среди цветов, словно вырезанных из темной бархатной бумаги. Авельев провел пальцем по лицу на снимке, улыбнулся. Но внезапно какая-то тень промелькнула в его глазах. Рука дрогнула. Взглядом, полным сомнения и тревоги, он всмотрелся в изображение на фотографии. Что-то было не так…
Майя пила кофе, обхватив обеими руками чашку. Она сидела в лучах солнца на балконе, спрятавшись, как в мягкий панцирь, в большой банный халат Зиса.
Они молчали все утро. Не из-за сожаления, смущения или неловкости. Напротив, обоим было так хорошо, что не надо было ничего говорить. Сумасшедшая ночь, почти без сна, в забытьи, в тумане, закончилась, наступил новый день, он был нежен и тих. И это было прекрасно.
Зис уже почти час сидел, не меняя позы, и смотрел на Майю. Как он хотел сейчас рассказать ей обо всем, с чем ему пришлось столкнуться в последние дни, чему почти не было логического объяснения и что так или иначе было связано с ней, с Майей. Он не мог отвести взгляда от щеки, покрытой нежным персиковым пухом, зазолотившимся на солнце, от сонных глаз, оттененных темными кругами, знаками бессонной ночи, от длинных, нежных и каких-то полудетских пальцев, которыми она сжимала чашку. Даже эта дешевая посуда в ее руках казалась особенной. Зис давно заметил эту Майину особенность. Она, как по волшебству, одним прикосновением умела придавать обычным предметам привлекательный вид…
Нет, не мог Зис в это утро облегчить душу. Он вздохнул. Это было похоже на томление неверного любовника, которому так хорошо, что он именно сейчас, именно в эту минуту хочет освободиться от мучительного груза тайны, отравляющей его счастье и делающей его неполным. Как часто надежда на то, что в этот миг обоюдного удовольствия растворятся все ошибки, что партнер услышит страшное разоблачение и только отмахнется – да и бог с ним, подумаешь, нам же так хорошо вместе, – вводит в заблуждение. Неверные признаются в своих грехах, и немедленно происходит непоправимое. Нет, не мог Зис в это утро рассказать Майе ни о своих открытиях, ни о странном заказчике, ни о туманном следе на ее фотографии…
Он встал, поцеловал ее сонный теплый затылок и вышел с балкона. По дороге на кухню он включил телевизор. Передавали новости. До Майи донеслись отрывки фраз, музыка, голоса ведущих. Она пила кофе и грелась на солнце. От халата пахло Зисом. Она уткнулась в край. Этот запах… Его губы, его руки, слова, что он шептал ей ночью, его стон, ее вскрик…
Ее щеки заалели от воспоминаний, она с улыбкой потянулась и вновь затихла. Ее рассеянный взгляд скользил по дому напротив.
Там на небольшом козырьке две вороны, распушив хвосты, вытанцовывали вокруг зеленого яблока. Одна из них притащила добычу в укромный уголок, явно для того, чтобы спокойно расклевать ее в одиночестве. Но она неправильно выбрала место. Козырек оказался частной собственностью, и все, что здесь появлялось, местная хозяйка воспринимала как свою личную удачу. Вороны были слишком голодными и вредными, чтобы делиться. Они вышагивали вокруг яблока, угрожающе топорщили крылья, перебирали лапками и периодически хрипло каркали друг другу что-то, очевидно, очень оскорбительное и обидное. Драка была уже неизбежна, как вдруг с неба черной тенью спикировал большой ворон. Соперницы, прижав перья и втянув головы, на всякий случай отбежали в сторону.
Наблюдая за птицами, Майя задремала. Тем временем ворон осмотрелся, поправил два растрепавшихся пера в костюме, почистил клюв, приосанился, показал дамам хвост и, вразвалочку, обошел яблоко. Покатал туда-сюда по крыше и вдруг изо всех сил ударил его своим огромным клювом – только семечки полетели в разные стороны. Одна из ворон не выдержала такого произвола и, отчаянно крича, бросилась вниз. Она уже почти достигла земли, как вдруг сильный удар бампера машины, мчавшейся по переулку, прервал ее полет. В воздух взлетели перья. Автомобиль исчез за поворотом. На дороге осталась лежать бесформенная масса из плоти, крови и перьев. Из нее вверх торчала одна птичья лапа.
В комнате зазвонил телефон. Зис уронил что-то на кухне, чертыхнулся и вернулся в комнату. Он поднял раззвеневшуюся трубку.
– Алло?
– Э-э, здрасте… – неуверенно пробасил неизвестный.– А маму можно?
– Маму?… – растерялся Зис.
– Ну, это, маму… Она разве еще не вернулась? Внезапно что-то отвлекло Зиса.
– Я не знаю… – пробормотал он и потянулся за телевизионным пультом. Он не разобрал слов, но таким тоном дикторы обычно сообщали о каком-нибудь чрезвычайном происшествии. Так оно и было.
– …потерпел катастрофу… ночной рейс… направлялся к морю…
Уже передавали кадры с места крушения. На экране дымились обуглившиеся стволы деревьев, земля была покрыта месивом металла. Солдаты, спасатели и какие-то растерянные люди ходили между останками лайнера. Кто-то поднял с земли искореженную золотую оправу очков с выбитыми стеклами…
Зис тревожно оглянулся в сторону балкона и выключил телевизор. Он не хотел, чтобы это утро закончилось такой страшной новостью. Внезапно он обратил внимание на то, что все еще держит в руках телефонную трубку, Зис поднес ее к уху.
– Алло?
Но там уже никого не было.
Зис вышел на балкон. С козырька напротив, громко каркая, сорвались две птицы. Зис проводил их взглядом, посмотрел на Майю, улыбнулся ей. Она не слышала того, что передавали в утренних новостях. Зис провел рукой по ее вихрам, сел рядом и взялся за сигарету. Он и сам не заметил, как начал курить.
– Кто звонил? – сонно спросила Майя из-под его руки.
– Никто, ошиблись номером, – отозвался Зис, пуская облако дыма.
Приключения Шоха
У следователя Шоха неделя началась с катастрофы. В пятницу вечером он заботливо осмотрел свои зеленые кущи, подлил впрок водички в блюдце под гортензию, перевернул фикус другим боком к солнцу, пошептал что-то мандариновому дереву, с неспокойным сердцем закрыл дверь своего кабинета и удалился. Обычно он не заставлял свой сад ждать до понедельника и заезжал в субботу вечером, чтобы полить его и убедиться в том, что все в порядке. Но на этой неделе все пошло не по плану.
В пятницу утром Шоха вызвало разъяренное, впрочем, как всегда, начальство, минут десять переливало из пустого в порожнее и делало один выговор за другим, а в конце этого планового расклева объявило, что он, Шох, на два дня отправляется в деревню Савельево заниматься своими прямыми обязанностями, то есть опрашивать, вынюхивать, сопоставлять, наблюдать и делать выводы.
Проблемы в этом тихом пригороде множились. Помимо того, что уже три почтенных обитателя знаменитой деревни отправились на тот свет при невыясненных обстоятельствах – сторож, Меньшикова и Вольский – да, да, он тоже имел дачку в том направлении (Как, Шох, вы разве не знали? Конечно, откуда вам!) – так вот, плюс к этому, за последнюю неделю поступило около десяти жалоб от жителей, которые и так спали неспокойно, а тут еще обнаружили, что в каком-то пустующем доме на краю деревни по ночам кто-то кричит, топает и включает везде свет. Поэтому, товарищ майор, собирайте манатки и вывозите свой зад на свежий воздух. Желательно в понедельник украсить стол начальства отчетом, который сможет хоть немного примирить нас с вашим, Шох, бесполезным существованием в мире вообще и в отделе расследований в частности.
Все это было совершенно не ко времени, да и обидно, как всегда, и некому было доверить субботний полив его горшочков. Но Шох вздохнул – у него давно зрели плохие предчувствия и он понимал, что, если его выгонят из этого пыльного и унылого кабинета, его карьере, гортензиям и настурциям наступит конец.
Мадам Шох, как он называл свою крикливую и капризную мамашу, выкидывала из дома все живое, даже фрукты летели в форточку, сопровождаемые криками о том, что они переполнены радиацией, нитритами, пестицидами и аллергенами и опасны для здоровья нежной женщины. Мадам ела лапшу, заваривая ее кипятком, и обожала бульон из кубиков. Шох, как единственное уцелевшее живое в этом доме, глядя на широкую спину мамаши, все удивлялся, какой патогенный сбой в ее организме и сознании привел к его появлению на свет? Но, поскольку жизнь Шоха все же была порядком отравлена, приходилось признать, что события развивались по маминому сценарию. Он печально осмотрел свои посадки и отправился в Савельево.