— Если вы имеете в виду членов Всесоюзного объединения архитекторов, — сказал Калинин, — то они, подобно левацким нигилистам пролеткульта, отрицают вековое культурное наследие народов. Они доживают последние часы. Вы же на деле показали себя их противоположностью и полностью соответствуете требованиям товарища Сталина, которые он предъявил на недавнем совещании к специалистам нового времени. — Сделав паузу, Калинин продолжил:
— Поскольку в дальнейшем вы будете иметь дело с важнейшими государственными секретами, вам придется подписать у компетентного товарища обязательство о сохранении государственной тайны. Желаю успеха!
Он вышел из-за стола и дружески пожал архитектору руку.
К высоким постам Мержанов продвигался, сам того не замечая, в результате скрупулезного изучения соответствующей организацией его «деловых и политических» качеств. Если относительно его деловых качеств у ее сотрудников вопросов не возникало: он как профессионал превзошел многих конкурентов — «китов» архитектуры, то его политические взгляды требовали тщательной проверки. Такая проверка была обязательной для всех выдвиженцев на ответственные должности. Сталин, сражаясь с оппозицией, стал особенно мнительным. Этому способствовала и смена руководства Объединенного Государственного политического управления (ОГПУ). До 1934 года председателем его был Вячеслав Рудольфович Менжинский, соратник и последователь Ф. Э. Дзержинского.
Сотрудник секретного политического отдела ОГПУ не усмотрел в биографии Мержанова ничего предосудительного. Мержанов был официально сочувствующим ВКП(б), посещал партийные собрания и политические кружки, дружил с архитектором Каро Алабяном, давним, еще с гражданской войны, другом Микояна. Так что репутация архитектора оказалась незапятнанной, и добро было дано на ответственную, совершенно секретную работу.
Через три дня Мержанов приехал в Кисловодск за семьей. На улице Клары Цеткин у него был уютный собственный дом, построенный по его проекту. За годы работы на Северном Кавказе он стал состоятельным человеком, доказал тестю свои возможности, и кроме дома имел еще собственный выезд — автомобилем еще не вытеснили лошадей.
Ему было жалко покидать и полюбившийся красивый город, и прекрасные во все времена года горы, и дом, и лошадей. Но особенно трудно было расставаться с домом, к которому он привязался, как к родному существу. Дом давал ему возможность чувствовать себя главой семьи, способным обеспечить ей безбедную жизнь, кормильцем, придавал ему, хозяину, молодому еще человеку, особый вес в глазах даже солидных обывателей: домовладельцы испокон веку уважались в обществе, в курортных местах — вдвойне. Собственный дом не только подтверждение материального достатка, но и жизненной устойчивости, основательности. Именно в этом, собственном доме, окончательно оторвавшись от родительской опеки, Мержанов осознал себя человеком зрелым, готовым на самостоятельные, порой очень сложные и рискованные решения, признавал себя без ложной скромности хорошим неординарным специалистом.
Дом, как добрая няня, оберегал его от мирской суеты, благоприятствовал учебе и защите диплома экстерном. В доме, а не за кульманом в рабочем кабинете приходили к нему интересные идеи, которые потом воплощались в многочисленных зданиях на Северном Кавказе. Любящая и заботливая его жена создала здесь семейный, неповторимый уют, оберегала мужа от житейской бытовой суеты. Здесь сделал первые шаги, произнес первые слова их малыш Бориска.
Но «князья не вольны, как девицы» — государственный человек, архитектор такого уровня, да еще попавший на заметку самому Сталину, больше себе не принадлежал. Во всяком случае, профессиональные перемещения от специалиста не зависели, впрочем, такое положение распространялось и на специалистов среднего звена: хочешь — не хочешь, а тебя вдруг переводят в другой город, повышая или понижая в должности, чтобы не засиживался на одном месте, не обрастал друзьями-родственниками, не разводил «семейственность» на работе.
Прощай навеки, родной кров!
Рессорный экипаж с парой лошадей вез Мержановых по гранитной мостовой в гору к старинному вокзалу Кисловодска. За ними следовала вереница колясок и пролеток с друзьями и сослуживцами. Троих Мержанов намеревался перевести в Москву, и в первую очередь своего друга и наставника Николая Николаевича Парфиановича.
У первой платформы ожидал скорый поезд с шипящим паровозом, который выхлопывал вверх и в стороны густой пар. Мержановы сердечно простились с провожающими и разместились в мягком вагоне.