Мирон Иванович трудился с друзьями до 1971 года, а потом случилась беда: находясь на отдыхе в подмосковном санатории, он упал и сломал шейку бедра. До конца жизни не мог передвигаться без костылей. В свои последние годы, с ранней весны до поздней осени, жил он на даче в Новых Горках, много занимался рисованием, отдавая, как и прежде, предпочтение акварели. Но, как правило, изображал он не пейзажи и не натюрморты: из-под его кисти выходили чудесные фантазии интерьеров, дворцов, санаториев, похожих на дворцы, дач. Он понимал, что всего этого не успеет построить, но надеялся, что хоть что-то послужит народу. Творческая мысль не покидала его. Когда же он уставал от архитектуры, его карандаш с любовью вырисовывал прелестных коней.
Общаясь с внуком, Мирон Иванович деликатно, педагогично внушал, что ему следует тоже стать архитектором. Так что у Сергея еще в школьные годы сложилось твердое намерение следовать семейным традициям. Интересно, что обсуждая в разговорах с родными и знакомыми массу тем, Мирон Иванович никогда не касался социальной и экономической структуры социалистического общества. На вопросы собеседников, как он относится к Сталину, отвечал, что Сталин — очень сложная личность и не им понять его. Бывало, архитектора спрашивали, не жалеет ли он, что строил дачи вождю. Он говорил, что не жалеет и не считает, что работы выполнены напрасно: ведь то, что делалось для Сталина, перешло народу. И много раз повторял, что честно и хорошо работал как при плохих, так и при хороших руководителях.
Сергей Борисович вспоминал: «Дедушка не таил обиды за то, что на много лет был лишен свободы, так как считал себя действительно виновником в сложившемся любовном треугольнике. Однако замечал, что любовную интригу надо было решать иначе, по-джентльменски, а не лишать его свободы».
Хотя Мирон Иванович и избегал разговоров о политике, однако с большим одинаковым вниманием слушал как советские радиопередачи, так и зарубежные, объясняя это тем, что, получая информацию из разных источников, он делает объективные выводы о нашей действительности. Смотрел и телепередачи. Любимым стал фильм «Семнадцать мгновений весны». Архитектор с профессиональной точки зрения оценивал мастерство режиссера и художников фильма в воспроизведении интерьеров, мебели, костюмов того времени. Неоднократно глядя фильм, с радостью указывал близким на сделанные по его эскизам для дачи Молотова бра, светильники и настольную лампу.
24 сентября 1975 года в Новых Горках под Москвой родственники и самые близкие друзья отметили 80-летие со дня рождения Мирона Ивановича. Среди тех, кто сопровождал его на творческом пути, присутствовал Дмитрий Иванович Бурдин, одной из первых работ которого был знаменитый фасад Дома архитектора, когда он ассистировал Андрею Бурову. На юбилее была и Мита Зельмановна Островская. С ней Мирон Иванович познакомился еще в 1936 году: тогда она после окончания института пришла работать в архитектурную мастерскую хозуправления ЦИК СССР. Один из старейших друзей Анастас Иванович Микоян не смог приехать, но был его сын Серго — известный специалист-международник, доктор исторических наук, главный редактор журнала «Латинская Америка». В тот год была прекрасная золотая осень. Собравшиеся гости надеялись, что у юбиляра впереди еще много таких погожих, ясных дней. Но развившийся в неволе у Мирона Ивановича туберкулез не позволил оправдаться этим надеждам.
Мирон Иванович Мержанов умер в декабре того же 1975 года в Москве. Похоронен на Армянском кладбище в семейном захоронении, где покоятся его мать и братья — талантливый художник Яков Мержанов и известный журналист Мартын Мержанов. Надгробие представляет собой изящную стелу из белого мрамора с факсимиле, символизирующим принадлежность к творчеству многих представителей этой семьи.
А память об архитекторе Мержанове живет в его произведениях во многих городах нашей страны и, прежде всего, в Сочи, где наиболее ярко проявился его талант.