«Может, собаку завели?» — автоматически отмечает Ольга, а затем бессвязно прищуривается на неспелые яблоки над головой — в свете вечернего солнца они напоминают «молодильные» из народных сказок.
— Черт! — вечер внезапно трескается слюдяным стеклышком. Это слово произнесено с очень сильным чувством и с таким знакомым выражением, от которого у Ольги моментально пересыхает во рту.
Резко повернувшись на голос, она в два шага оказывается у эпицентра и заглядывает через забор.
От внезапно появившейся фигуры взрослого Соня отпрянула, испуганно заморгала глазами, глядя одновременно упрямо, удивленно, испуганно и зло.
Одним взглядом Ольга отметила, что одета девочка во что-то домашнее, вроде пижамы, на ногах домашние же, безбожно пропылившиеся тапочки, за спиной Ритин рюкзак, а на голове хаос очень похожих на мамины кудряшек.
— Хм… — растерянно произносит Ольга. Второй взгляд сообщил ей о содранных в неудачных попытках преодолеть забор Сонькиных коленках. Соня молча протянула к Ольге руки и последняя с машинально вырвавшимся «ап», легко вытянула девочку из-за забора, аккуратно поставила на землю.
— Ты чего там? — спросила она, чувствуя, как догадки свешиваются с ветвей недозрелыми яблоками, прячутся за стволами деревьев удлинившимися тенями.
Соня шмыгнула носом, а потом пригвоздила Ольгу решительным взглядом.
— Ты отвезешь меня к маме? — этот вопрос больше похож на утверждение, и черные, горящие миллионом одновременных чувств, глаза пригрозили прожечь в Ольгином восприятии мира две огромные черные дыры.
«Вот тебе и рождение сверхновой!» — мысленно усмехнулась последняя.
— Я не хочу у них жить. Я хочу в Питер, — твердо добавляет Ритина дочь.
— В Ленинград, — с Ольгиных губ сорвалась странная усмешка. В ней старая горечь, лишь тень чего-то до ужаса нового, знакомого и неизведанного.
«Вот ведь убийственная ирония судьбы! — у Ольги запрыгали перед глазами кадры всей ее жизни, как, говорят, бывает перед смертью. — А ведь я в том же самом возрасте и наверняка с таким же упрямством в глазах изводила всех Ленинградом!».
— В Петербург. К маме, — поправляет девочка, которой не до шуток и не до взрослых Ольгиных сантиментов. — Здесь я жить больше не буду, не хочу. Я хочу к маме!
— Я тоже, — приходя в себя, отзывается Ольга, еще раз и уже нарочито демонстративно оглядывает Соню. — Как тебе удалось выбраться?
Девочка неопределенно махнула рукой в направлении, где за садом Кашиных начинается огород Золотаревых.
— Они там скандалят все друг с другом, меня не слышали, — Соня деловито повторяет чьи-то взрослые слова, поправляет явно большой для нее рюкзак. Он болтается за спиной словно косплей черепашек-ниндзя.
— Тебя искать будут, — говорит Ольга, подавляя усмешку. Все происходящее кажется ей не совсем настоящим — какие-то говорящие черепашки, взрослые не по годам девочки.
— Ну и что, — пожимает плечами Ритина дочь. — Я им потом напишу. Хорошо, что ты здесь оказалась! — ее глазищи сияют странным черным огнем.
«Нда уж, лучше не придумаешь!» — рвется на волю Ольгин сарказм. Теперь Кампински не может отделаться от странного чувства, что это она бабочка, которой снится кошмар про китайского философа.
«Или провалилась в один из миров, где эта пигалица в пижамке мое воплощение».
— Послушай, — не зная, что сказать дальше, но чувствуя, как время буквально ускользает от нее, Ольга нарочито медленно выдыхает. Соня нетерпеливо оглядывается по сторонам.
— Меня заберут в полицию и обвинят в киднеппинге, — чувствуя себя еще более идиотски, произносит Кампински.
Соня легко отметает сомнения.
— Я всем скажу, что сама поехала, и что вовсе ты меня не воровала, — она бросает на Ольгу новый взгляд. Теперь в ее глазах радость от встречи сменяется подозрительностью и недоверием. — Ты же с мамой, а не с ними?
«Конечно, да! То есть, нет…» — стайкой сухих листьев закручиваются несказанные слова у Ольги в голове. Сухих и бессмысленных.
— Ты не понимаешь! — беспомощно наконец выдыхает она. — Ты просто еще маленькая, а я не умею объяснять.
Соня корчит забавную мордашку.
— Это точно, — емко соглашается с последними двумя словами и вновь оглядывается с явным намерением бежать дальше самой.
— Подожди! — почти сигналом sos вырывается у Ольги сквозь мельтешение всех возможных вариантов развития событий. — Давай рассуждать, как взрослые… разумные люди.
Сонька останавливается, бросает на Ольгу пытливый взгляд. Похоже, это предложение ей нравится. Она совсем как Рита вскидывает голову и молча ждет.
— Давай сначала, — Ольга спешно собирается с мыслями. — Опустим варианты, что бы ты делала, не окажись меня тут. Не будем думать о заборе…
— Может, мы поговорим об этом в машине? — рушит всё заново Соня.
— Нет! — теряя терпение, резко отвечает Ольга. — Потому что они точно тогда обвинят меня в воровстве и еще в чем похуже. А потом отсудят тебя у Риты, и она никогда не простит мне этого, а ты на всю жизнь останешься здесь. Я не знаю, как объяснить тебе, чтобы было понятно. — «И чтобы не ранить эту твою нежную детскую психику!».
Последнее, понятно, Ольга крикнула мысленно.
Соня сердито сжимает губы.
— Я не дебил, — бурчит она, но уже не так уверенно, как прежде.
Ольга садится на корточки, теперь они с Соней на одном уровне.
— Давай, я попробую тебе объяснить, хотя это точно должен делать кто-то другой, — глядя не Соньке, а себе маленькой в глаза, с надеждой произносит Ольга. Ком давно забытых ощущений, обид и надежд подкатывает к горлу. В черных глазах почти шестилетней девочки это прошлое вновь переживает взрослую холодность, ложь.
— Ты ведь уже знаешь, что твоя мама хочет жить в другом месте? — осторожно начинает Ольга. В голове, душе и мыслях её настоящий раздрай — «какого черта я-то должна объяснять чужому ребенку непонятки между ее родителями?!».
Соня кивает:
— Да, и я тоже хочу с ней.
Ольга переводит дух.
— Хорошо. И еще, ты наверняка знаешь, что до шестнадцати лет ты не можешь сама решать, где жить. Это могут делать только твои родители, — она не совсем уверена в шестнадцать или восемнадцать, но шестилетке не все ли равно?
— А бабушка Диана? — щурит глаза Соня. Ольга отрицательно качает головой: — Только родители.
Некоторое время Соня молчит и даже сопит от тщательного обдумывания Ольгиных слов.
— И в этом теперь проблема, — посчитав, что пора, продолжает Кампински. — Они хотят жить в разных городах, и они оба хотят, чтобы ты жила с ними. Понимаешь?
Кивок — подтверждение. Соня сама серьезность. Ольга же взмокла под одеждой.
— Хорошо, — еще раз медленно выдыхает Кампински и продолжает. — В начале всегда немного трудно, поэтому ты сейчас жила у бабушки, теперь вот здесь, но они скоро договорятся обо всем, и если не будет проблем, то ты станешь жить с мамой там, где захотите, а если проблемы будут, то, скорее всего, нет. Когда мне было как тебе, меня из Ле… Питера привезли сюда, вот в этот самый дом, и мне пришлось ждать шестнадцати лет, чтобы вернуться обратно.
Соня догадывается:
— У тебя были проблемы.
Ольга подтверждает.
Понимание чего-то большего в Сонькиных глазах борется с детским желанием раскапризничаться, разреветься и закричать — я так не хочу! Я хочу по-другому!
— Я не могу сейчас увезти тебя в Питер, — тяжело произносит Кампински. — Я должна отвести тебя к отцу. Это будет правильно, и тогда у вас не будет проблем.
«Взрослый мир — сплошь предательство!» — кричит маленькая девочка, все еще живущая в Ольгином прошлом.