— А сколько они будут договариваться? — в голосе Сони звенят сдерживаемые слезы.
— Ты молодец, — глухо произносит Кампински. — Ты очень сильная девочка. Знаешь?
Они смотрят в глаза — прошлое и будущее, перепутанное напрочь.
— Ты обещаешь? — вдруг спрашивает Соня. — Если я не буду делать проблем, то стану жить с мамой? Я уже убегала от них, — добавляет с невозможно уверенным видом.
— Я обещаю, — тяжело подтверждает Ольга. — Просто жди. Это будет не завтра, но будет.
«А я клянусь — сделаю всё, чтобы ты оказалась с Ритой как можно скорее» — мысленно произносит Ольга. Она сама лишь отчасти согласна с этой своей глупой в поспешной эмоциональности клятве, но и поступить по-другому не имеет ни сил, ни желания, «ни морального права».
— Я беру твое слово и даю тебе свое, — Соня серьезно протягивает Ольге руку. Возможно, она прочла клятву в ее глазах, и это успокоило девочку, уверило в слове взрослой.
— Я беру твое слово и даю тебе свое, — повторяет Кампински, сжимая в ладони детскую ручонку.
Вдвоем, держась за руки, они прошли через старый двор дома Кампински. Ольге во второй раз за сегодняшний вечер показалось, будто ей снова шесть лет, и она смотрит на эти дом, двор, крыльцо взглядом маленькой девочки и взрослой женщины. Меняется она, всё остальное неизменно.
За воротами Соня бросает взгляд на Ольгину машину, крепче сжимает руку, отворачивается, и обе твердо идут дальше.
У ворот дома Золотаревых стоят Никита Михайлович, Мишка и двое племянников. Они странно глядят на странную пару.
— Скажи бабушке, что нашлась она, — приказал одному из внуков Никита Михайлович. Мальчик, зыркнув еще раз на Ольгу и Соню, скрывается за калиткой.
— Здравствуйте, — произносит Ольга. Они с Соней останавливаются в шаге от мужчин. Соня не торопится отпускать Ольгину руку. Ольга невольно сжимает ее крепче, и обе они сейчас до странного, до страшного похожи — упрямые, молчаливые, каменные.
Из-за калитки выкатывается Нина Андреевна. Она говорит очень много и неразборчиво, кажется, что она одновременно плачет и ругается.
Простившись взглядами, Соня и Ольга расстаются. В ладони друг друга каждая оставляет свое «слово».
Задрав подбородок, Мишка с ненавистью и презрением смотрит на Ольгу. Отпустив Соню, она словно стала слабее, выглядит слабой.
«Странно, как чувства подкашивают иногда» — вспыхивает далекой искоркой мысль и угасает. Оба Золотаревых как неприступные серые скалы — их не разрушить, не обойти и не пересилить. «Слово» Ольги, данное Соне, всего лишь маленькая, глупая чайка в сравнении с этими столпами мира.
Уходила Ольга молча. Ни слова не было сказано. Всё было понятно без слов.
По дороге в гостиницу она решила заехать выпить кофе в кафе, где когда-то сидели с Ритой.
«Может быть, не самая удачная мысль» — раскритиковала себя, когда оказалась в полупустом зале, но взяла чашку американо и села у окна.
«Я должна рассказать Рите» и «Я поклялась самой себе» — гудят в голове колоколом две равнозначно болезненные мысли, но они хотя бы легче странной, неведомой до сего часа боли, поднимающейся единственным вопросом — «как она там? Сонька».
Давая слово, Ольга уже знала, к кому обратится, хотя это был заранее фантастически нелепый вариант.
«Неправильный, дурацкий, но самый верный!».
Вытащив из кармана телефон, Ольга сначала открывает список последних вызовов, невидящим взглядом просматривает какие-то сообщения — тянет врем, я по сути, а потом ныряет в «контакты» и извлекает из них совсем другое имя.
«Если после пяти гудков не ответит, то зря» — загадывает себе, медленно тянет кофе ма-а-аленькими глоточками.
Алька ответила после седьмого гудка.
— Кампински? Ты с ума сошла? — она слегка запыхалась, она будто вообще была все время рядом и лишь на секунду отвлеклась. Фоном к ее голосу поднимается характерный шум заполненного до отказа спортивного зала. На миг Ольге даже кажется — она стоит напротив «беговой дорожки», по которой деловито шагает девушка в лосинах, майке и собранными на затылке в пучок волосами.
— Христенко, — внезапно глубоким и одновременно ироничным голосом отвечает Ольга, — ты не поверишь, но я готова стать твоей первой клиенткой. — Она не находит ничего лучше, чем говорить в лоб. — Ты нужна мне, королева права.
— Ты в ментовке, что-ли? — удивляется Аля, шум зала становится тише, должно быть, она вышла в специально отведенное для бездельниц и телефонных разговоров место.
— Нет. Я в Городке, — голос Ольги звучит теперь только серьезно, ирония и прочие помехи улетучились. — Когда, во сколько мы можем спокойно поговорить?
Обе смотрят на время, разница в том, что Ольгины часы на ее же запястье, а Алькины на стене в зале для фитнеса.
— А когда ты будешь в Москве? — растерянно спрашивает Альбина. Ольга в своем кафе опускает глаза, превращаясь в один только голос и слух.
— Дело в том… Это тебе нужно сюда приехать, — отвечает она.
— В Городок? — удивляется Алька, и обе умолкают.
— Я не знаю. Мне нужно подумать, — наконец отвечает Аля. — А что за дело, собственно?
Ольга хмыкает — Развод. Раздел имущества. Спор о ребенке. Я дала слово этой девочке, что она будет жить со своей мамой, и да, я знаю всё, что ты сейчас хочешь сказать, но из вежливости к фитнес-подругам умалчиваешь.
— Ты… — Аля запинается, — сумасшедшая или… очень в кого-то влюбилась?
Весь безграничный, огромный мир вдруг на захватывающей дух скорости сузился, сжался до призрачного моста телефонной, сотовой или какая она там связи.
— И первое и второе, — отвечает Ольга.
========== Часть 30 ==========
«Санитар тебе нужен, а не адвокат, а лучше два со смирительной рубашкой и ржавым шприцем в задницу!» — вырвавшись из пробки на МКАДе, Алька повышает скорость до предельно допустимой и правит полет своего межгалактического корабля на самый край обитаемого пространства — в Городок.
На «утрясание дел», так в два слова трамбуются гигабайты телефонных разговоров, децибелы домашних скандалов и прочее, поднятое самым разрушительным из ураганов в истории человечества, зовущимся Ольгой, ушло около суток.
«Чего там право? Какая мелочь — за сутки обрушить все то, что тщательно вымерялось, выстраивалось годами!» — психуя на себя, Ольгу, мужа и ненавистную пробку, оставшуюся наконец-то позади, Алька опасно увеличивает скорость, но пока еще остается в пределах разрешенных законодательством Российской Федерации.
Объяснять Кампински, почему Алька не может взяться за это дело, все равно что доказывать Солнцу теорему Ферма — бессмысленно, но ты, в принципе, можешь поупражняться в словах на свежем воздухе.
Звонок мужа Альбина тоже мстительно игнорирует.
— Иди к черту, полковник, — шипит девушка с особой ненавистью. — Думаешь, я не смогу? Думаешь, я просто дура с шикарной задницей?! Козел с погонами!
Накручивая себя отчасти специально, она молчит о только об одном странном, леденящем страхе, поселившемся в душе после утренних буквально двух слов.
«Долго ж ты спишь» — начала она, позвонив Кампински с твердым намерением отказаться, послать ее к черту и вообще больше никогда не иметь дел.
«Нет. Не могла говорить, извини» — глухо отозвался не совсем Ольгин какой-то голос. — «Федор Игнатьевич… не проснулся. А что хотела?..».
Переживая в сотый раз за последние полтора часа шок, Алька помнит, как нервно сглотнула, и твердо, холодно произнесла: — «Сказать что выезжаю, сколько до вас пути?».