— Она не очень сочетается с твоей теорией отношений, — эхом договаривает Рита.
Ольга нетерпеливо поводит плечами.
— Я привязалась к ней. Всего пара встреч или что между нами произошло, я сама пока не поняла.
Одновременно они вспомнили слова Даши о настоящем Ольгином отце и обе решили промолчать. По факту выходит так, что Ольга Соне родная тетка.
«Но дело не в этом! — спорит с собой Кампински, — дело не в трусливой Золотаревской крови. В нас есть что-то иное, и оно непостижимым образом схоже».
— В августе Сонечке будет шесть, — доносится до Ольги голос Риты, — она мой маленький львенок.
— Хочешь отправить ее в школу? — по-своему понимает Кампински.
— Нет, мы решили не торопиться с общеобразовательной, записать пока только на дополнительные. Тогда в следующем году стресс не будет таким большим.
Размышляя над словами Риты, Ольга вроде понимает, но так отдаленно, будто приходится переводить с другого языка.
— Я бы хотела осенью перевести ее в питерский детсад и подыскать ей там же что-нибудь по интересам, правда, Сонечке интересно все.
— Ты сможешь с ней жить в той квартире?
Вопрос над которым Рита думала не один день.
— Думаю, да, — неуверенно отвечает.
— Хорошо. Поживем увидим, — соглашается Ольга. — Я хочу, чтобы вы время от времени жили у меня в Москве.
Она смотрит на Риту, словно в ее глазах записаны ответы на все вопросы мира и нужно только найти подходящий язык для чтения этих древних скрижалей.
— Если ты не против, то я хотела бы попробовать твой вариант идеальных отношений, — Ольга чуть склоняет голову, — правда, не знаю, как все это организовать на практике.
Повернувшись, Рита упирается подбородком в Ольгино плечо и глядит снизу-вверх на взлохмаченные ветром волосы подруги, аккуратную ушную раковину.
— Думаю, при обоюдном желании мы с тобой найдем верный способ, — произносит она, когда Оля поворачивает к ней лицо.
Ничто не предвещало беды, когда Ольга несколькими часами позже возвращалась в гостиницу.
Теоретически, можно было бы остаться на ночь у Афанасьевых, но здравый смысл подсказывал не торопиться и не злоупотреблять благоволением госпожи фортуны.
Оставив машину на стоянке, Ольга пренебрегла лифтом и легко поднялась на свой третий, воспользовавшись лестницей. Людей сейчас в гостинице немного, навстречу ей никто не попался, не слышалось ни шагов в коридорах, ни шума проезжающего мимо лифта.
«Может быть, не сезон» — автоматически отметила про себя Ольга и тут же забыла про эту мысль, открывая дверь с лестницы на свой этаж. Аккуратно, чтобы не задеть дверь пакетом, Ольга прошла в коридор, где царит вечный полумрак. Диана Рудольфовна снабдила ее «на вечер» аппетитно пахнущим пакетом, по дороге Ольга заехала в минимаркет и прибавила к нему две стеклянные бутылки сока — гранатовый и апельсиновый. Она и дверь поэтому обходила с особенной осторожностью, чтобы ненароком не зазвенеть.
Держа в одной руке пакет, другой рукой Ольга пыталась перехватить поудобнее ключ, когда за дверьми номера напротив ей послышалась странная возня. Возможно, она и раньше была, просто занятая своими мыслями о стекле, Кампински не сразу ее заметила.
— Сука! — взревел вдруг знакомый бешеный голос, и это уже невозможно было не заметить. Раздался грохот, будто кто-то переворачивает мебель, и отчаянный крик Альбины, переходящий в оглушающий визг.
Забыв обо всем на свете, Ольга бросилась в соседнюю дверь, но она оказалась заперта.
— Алька! — закричала Кампински молотя в дверь изо всех сил, — Алька! Открой! Что происходит?!
В номере явно шли военные действия. Ольга билась плечом в закрытую дверь, но та оказалась на редкость крепкой и ничуть не поддавалась. Крики из-за двери не оставляли сомнения в том, что кто-то пытается овладеть отчаянно сопротивляющейся Альбиной. Это было ужасно, и вот здесь Кампински впервые в жизни почувствовала себя отвратительно беспомощной.
— Алька! Не-ет! — кричала она, и голос вырвался с болью, страхом, слезами.
Чей-то ботинок, как в замедленном кино, вдруг врезался перед Ольгой в ненавистную дверь. Полетели щепки, дверь распахнулась. Ольга успела заметить, как Мишка швырнул Альку в разорванной блузке на пол и прыгнул сверху. Соображая, что может приложить его теперь по башке пакетом с бутылками, Ольга ошарашенно замечает, что какой-то совсем посторонний человек в ботинках, выбивших дверь, с силой пинает Мишку этими же ботинками по ребрам, как из-под Золотарева вырывается Алька и бежит к ней.
Крепко обняв Альбину, Ольга плачет, дрожит и кричит вместе с ней. Позади них кричит какая-то женщина:
— Петя, только не убивай его! Петя, тебя посадят!
«Ботинки» еще несколько раз пинают корчащегося на полу Мишку и, тяжело дыша, останавливаются. Мишка, держась за нижнюю челюсть, с воем катается по полу.
«Кажется, это было уже?..»
— Ты в порядке? — Ольга держит лицо Альки в ладонях, выхватывает взглядом, словно вспышками — размазанная помада, растрепанные волосы, ссадина на скуле и красные пятна. Ответить Альбина не в силах, ее бьет дрожь. Глядя на Ольгу сквозь слезы, она утвердительно кивает, и Кампински вновь обнимает ее.
За спиной, в коридоре собрались люди, кто-то пробежал с криком «надо ментов! Вызывайте!», другой ему возразил — «это их дело семейное! Сами разберутся».
«Ботинки» уступили настойчивым просьбам своей женщины и направились к выходу.
— Если что, мы в конце коридора, — буркнул Ольге на ухо незнакомый голос, пахнуло крепкими сигаретами и несвежим дыханием.
— Я поняла, — отозвалась Ольга. — Спасибо.
— Ну что? Полицию-то вызывать? — сунулась в номер работница гостиницы, скорее всего, она занимает самое низшее звено, и что делать, сама не решит никогда.
— Он уб-ьет е-го, — икая произносит Альбина. По ее взгляду Ольга догадывается, о ком идет речь.
— Твой Христенко нас обеих прикончит за компанию, а потом еще и Городку достанется, — Ольга бросает взгляд на Золотарева. Тот теперь просто лежит на полу.
— Но это не повод, чтобы просто так спустить ему с рук, — добавляет она.
Стражей порядка вызывать не стали. Ольга отвела Альбину в свой номер, откуда та сама позвонила мужу и сразу же попала на тотальный допрос. Кампински покинула номер на время Алькиных объяснений. Чувствовала она себя ужасно.
Сложно описать словами степень невыносимого чувства бессилия, рождающего злость с презрением к себе самой. Отвратительно первобытный закон грубого физического доминирования, видимо, неистребим. Он лелеется негласно, когда родитель прав лишь потому, что до поры до времени сильнее своего ребенка. Муж прав кулаком, отец ремнем, насильник народным — «она сама виновата, как я против природы попру?».
Золотарева в номере напротив уже не было. Там прибиралась та самая работница низшего звена, бурча о том, что не надо выносить свои семейные дрязги на люди, а жене так и вообще надо быть похитрее и не доводить мужика до бешенства.
— Они же когда звереют, вообще ничего не соображают. Женщине умнее нужно быть, — заметив Ольгу, сообщает ей наставительно.
Чувствуя острое желание убить эту мудрую женщину вместе со всей ее вековой народной мудростью, Ольга стискивает зубы и уходит к себе.
Альбина сидит на кровати, подобрав ноги и упершись лбом в коленки. На ней все так же светлые, перепачканные в кофе, брюки и драные остатки блузки, бюстгальтер цел.
Рядом с Алькой лежит ее телефон.
Ольга не знает, как себя вести. Она стоит рядом, сверху-вниз смотрит на спутанные волосы — растрепанный, но еще существующий пучок, на голые плечи с темными пятнами ссадин.