Выбрать главу

«Так и есть!» – теперь это не просто «прямые брови, высокий лоб и классический, римский нос», это некая совокупность, как признак породы у собак.

Иронично скривив красивые губы, Ольга все равно осталась похожей на свою гордую двоюродную бабку, отвернулась.

– Дед недавно фотографии все старые разбирал, – доверительно делится бабушка, собирая на столе целый чайный пир с пирожками, конфетами, вареньем, зефиром и бог знает, чем еще.

– Хочу в порядок привести семейный архив, – соглашается Федор Игнатьич. – И тебе оставлю после. Ты, точно знаю, всю эту память сохранишь. Ты наша кровь и наша фамилия, не то что Дашутка…эх…

Бабушка прикусывает кончик языка, ждет, пока муж покинет гостиную.

– Совсем осерчал он тогда на Дашеньку, – вполголоса жалуется внучке, едва крепкая, с армейской выправкой фигура, пропадает за портьерами. – С тех самых пор так и не знается ни с ней, ни с зятем, и даже Дениску не признает. Ты-то сама мать давно видела?

В глазах бабушки и строгом ее голосе укор, за которыми прячется житейская, бабья такая вина за непутевую дочь.

– Давно. Я не хочу об этом говорить, – твердо отвечает Ольга. Спустя много лет, она научилась отвечать на этот вопрос не лукавя. – И встречаться нам незачем.

– Она твоя мать, – звучит убийственный житейский довод.

– У меня еще и отец есть, теоретически, адмирал, – отвечает детская обида. – Но он хотя бы не выгонял меня из собственной квартиры…

– Ты здесь по работе? – громкий голос деда отправляет в тень прозаичные дрязги. Федор Игнатьевич заполняет своей персоной гостиную. – Ты без вещей, но на машине.

– Да, дедуль. Мне компания предоставляет квартиру, – с облегчением отвечает Оля. – Буду проектировать новый район.

– Ишь ты! – хмыкает дед, садится напротив. – С Золотаревыми? – в восемьдесят семь его взгляд прям, тверд и ясен. Бабушка наливает ему чай в старую, большую, глиняную кружку.

– Где-то с ними, а где-то и против, – в голосе девушки слышен задор. – Только я все равно своего добьюсь! Вот увидите!

– А район-то где? – интересуется бабушка.

– Что-то у них не идет толк в последнее время, – сомневается дедушка. – Что ни возьмут, все потом стоит долгостроем.

– На болотах, – серьезно отвечает внучка и изо всех сил скрывает, что всерьез боится услышать неодобрение. Ведь это действительно сумасшедшая идея и действительно близкие люди. – Там самое удобное и выгодное во всех отношениях расположение.

– Кроме только болот, – бабушка озадаченно замолкает.

Ольга переводит взгляд. Из глаз деда Федора на Ольгу смотрит целая эпоха. Больше чем полвека назад он приехал сюда в команде молодых инженеров-конструкторов для проектировки и строительства огромного завода. Городок в то время был в несколько раз меньше нынешнего, а кое-где из-за скопления строительных вагончиков-времянок напоминал невиданных масштабов цыганский фестиваль. На «подъем» завода со всей страны слетались будущие специалисты, энтузиасты, невесты, что привело к первому строительному буму. Заводской район поднялся в считанные месяцы – стандартные двух-трехэтажные дома, расставленные, словно солдатики на широком плато, продуваемые всеми ветрами и с перебоями в работе водопровода. Тогда и это жилье было роскошью!

– Потом было принято второе решение – Октябрьский район. То, что позже назовут «хрущевками», выткалось «коробками-микрорайонами». Он аккуратно и гармонично вписался между Заводским и Мещанским (историческим) центром. На мой взгляд – это был самый вменяемый проект за все годы до и после. Потому что потом девятиэтажками подняли Светлый – кластер зомби, – дед Федор поморщился. – Однотипные, серые панельки у черта за пазухой. Ни подойти, ни подъехать. Вечно замусоренный и задымленный.

– Его крестный отец Никитка Золотарев – на нем он пришел инженером и поднялся выше. – Федор Игнатьич берет паузу на глоток остывшего чая. Ольга молчит, систематизируя услышанное, многое из прозвучавшего она знает, но все же это не умаляет интереса. – Тогда тоже звучали предложения об освоении «Северо-Запада», – задумчиво продолжает дед, глядя в относительно близкое прошлое. – Их громче всех высказывал Юра Афанасьев, хотя, в то время он был уже далеко не Юрой.