— Как это? — Ольга, наконец, обретает дар речи. Рассказ Риты захватил ее настолько, что она тоже не заметила, как успела довести машину по совершенно незнакомому маршруту до пункта назначения.
— К примеру, изначально Нимфа — это моя мама, какой увидел ее мой папа, которого его мама упорно вела по жизни в нужном направлении. Задумчивый дуб, это мой дед в период созерцания. А потом, гораздо позже, мальчик — это я, я вижу мир иначе. Вижу живые деревья, хулиганское солнце, а моя мама упорно ведет меня в «правильный» человеческий, где всё это только фантазии и глупости. Мой папа становится задумчивым, статичным дубом…
— А… Нимфа? — все же решается спросить Ольга. Любопытство перевешивает.
Рита грустно улыбается и пожимает плечами.
— Она не видит мальчика, она случайно здесь, проездом, мимоходом, и ей нет до этого мира никакого дела.
— Где сейчас эта картина? Я бы хотела ее увидеть.
На что Рита только отрицательно качает головой.
— Одна интеллигентная дама изодрала ее в клочья.
— Совсем? — удивляется Ольга и едва верит.
— В конфетти.
— В творческом экстазе?
— Если бы! В приступе праведного гнева.
— О, как!
— Картину нарекли дьявольской иконой, и в топку.
— Жуть!
— Не говори.
Ольга смотрит на Риту, Рита глядит в ответ. Мир вокруг странен, непривычен.
Диана провалилась на вступительных экзаменах, но возвращаться к родственникам в Городок была не намерена, устроилась на тот из московских хлебзаводов, где предоставляли общежитие. — «Я не сдамся! Не дождетесь!» — твердила она воображаемой приемной комиссии. У проходной ее неизменно встречал долговязый Кеша с любовью в глазах. Он поступил, что называется, не парясь, но только не представлял теперь жизни без непоступившей иногородней Дианы. — «Без тебя моя формула жизни не имеет ни решения, ни смысла» — говорил он. Диана соглашалась, не соглашалась, а все без толку, ибо она была уже смертельно им больна. Близость принесла щемящую нежность, невесомость, чувство полета. Жизненная неопределенность выбивала почву из-под ног, и этот же факт позволял воспарить над земным и привычным, вынуждая искать свои собственные решения древних формул созидания, создания одного на двоих теперь мира.
— Судя по количеству макарон, ты к нам надолго. — Девушки толкают полузаполненную тележку между стеллажами с продуктами. Ольга отправляет в нее пакетики приправ и бутылочку оливкового масла.
— Один дом спроектировать — это не быстро, а я планирую увековечить свое имя в целом городском районе.
Рита смеется:
— Макароны здесь сыграют ключевую роль, из них можно склеить макеты!
Ольга откровенно хохочет:
— Это я понимаю, видеть мир иначе и творчески подходить к техническому заданию!
Тем временем Джамала звонит в квартиру Ольги слушает тишину в ответ.
Часть утра она провела, тщательно продумывая собственный образ. То, что привлекает/нравится Золотареву, не подходит для Кампински — этот гениальный факт пришел ей в голову еще вчера, но окончательно сформулировался лишь сегодня. Слушая сбивчивые жалобы Золотарева на собственную жену, она представила себе Риту — эту вечно отстраненную, странноватую женщину. К примеру, Джамала так ни разу и не смогла представить, как у Риты с Мишкой вообще возможен был секс, настолько они разные, зато очень хорошо понимала, чем нужно привлекать Золотарева и чем его удерживать возле себя и на расстоянии.
Теперь же, тоннами просматривая фото в интернете, Джамала ищет новый образ, подходящий для Кампински. «А еще он, образ, не должен всех сейчас шокировать и резко привлекать к себе внимание».
Измениться, не изменяясь — вот девиз и философия нового дня!
В квартире Кампински тишина. Не дождавшись ответа, Джамала нехотя ретируется на улицу, оглядывается по сторонам. — «Как же я не заметила, что ее машины нет!» — ругает сама себя. Часики напоминают о необходимости поторопиться и не гневить начальство опозданиями. Гордая, красивая, независимая женщина начинает свой стремительный путь к автобусной остановке. Она не замечает людей и прохожих, при этом отчаянно скрывая немаловажность каждого случайного взгляда, каждого этого случайного прохожего вне зависимости от возраста и пола последнего. Мужчины, женщины, дети — абсолютно все невербально и по-своему должны подтвердить ей — Джамала красива, горда, независима.
«Вот ты-то мне и нужна!» — видит ее из окна студии Катя. Среди рабочих файлов на студийном Ритином компьютере она как ни искала, не нашла ничего подозрительного. Папки проектов, базы фактур, рамок, счетов – обычный хлам не отвечающий внезапно разыгравшейся интуиции/нюху на что-то этакое, о чем непременно и со вкусом после можно будет сплетничать.
«Или даже использовать в виде козыря в той самой не объявленной войне, которую эта дура тупо не видит. Чего только Золотарев в ней нашел?» — вновь натягивая шапку, Катя оглядывается на единственную остающуюся в студии коллегу.
— Аль, где Ритка вчера была целый день? — кричит ей уже от двери, мысленно торопит с ответом.
Девушка из-за дальнего стола поднимает затуманенный работой взгляд, моргает и пожимает плечами.
— На выезде, а что?
— Так, — отмахивается Катя, исчезает с не совсем понятным, — в ее бардаке никогда ничего не найдешь! Я на пару минут!
Алина хлопает глазами на захлопнувшуюся за Катей дверь, пожимает плечами и возвращает взгляд в монитор собственного компьютера, скользнув по пути о Ритин стол, царапнувшись о маленький кактусик на Катином и пропрыгав по нескольким фото в рамочках — Катя и сын, сын, Катя, котики.
— Тебе какую? — табло в гипермаркетовском кафе подсвечивает названия пицц и перечисление ингредиентов. Рита, читая, облизывает губы, а Ольга исподтишка наблюдает за ней.
— Не смущай меня, — розовеет первая под этим внимательным и несерьезным взглядом.
— И лишить себя такого удовольствия? — шепчет на ушко вторая, нисколько не думая что-либо менять.
Рита понимает ответ по-своему, удивленно поднимает бровки:
— Ты…. — поворачивается и краснеет окончательно. — Со мной флиртуешь?
«Девятнадцатый век. Тургеневская девушка», — изо всех сил сдерживается не рассмеяться Ольга. Ей приятна эта Ритина искренняя, «детская» непосредственность, но так забавна.
— Не пали нас, — подыгрывая, доверительно шепчет она подруге.
— Выбрали? — неожиданно вступает в разговор третья сила в лице работницы пиццерии.
— Знаешь, я никогда и никому не рассказывала, — задумчиво отвечает Рита на размытый Ольгин вопрос «о себе». — И не потому, что скрытная. Просто…. «некому?» — спрашивает сама себя.
Оля сидит напротив за крошечным столиком, едва вмещающем одну на двоих пиццу и два высоких бумажных стакана с трубочками.
— Твоя мама виновата. Зачем она так интересно рассказывала про «богемно-цыганский» образ жизни и трех натурщиц? — лукаво озвучивает истину.
— Мама очень не любит говорить о прошлом, — чуть склоняет голову Рита. — Сегодня ты застала уникальный момент.
Помимо нежности, близость неожиданно принесла еще один жизненный аспект — беременность. Конечно, и Диана и Кеша знали, откуда берутся дети, но наивно считали, что это как смерть — бывает не с ними.
— Мой папа родился в Москве, — рассказывая, Рита постепенно раскрепощается, и обе начинают «проваливаться» в историю, осознанную по редким семейным фоткам и скупым родительским фразам. — Его предки кровь и прах этого города. Не смейся, они еще Рюриков помнят, наверное. А у маминых предков темная и запутанная история с какими-то бессарабско-греческими контрабандистами, пленными немцами, покорением целины и побегом после из союзной республики на историческую родину.