— Ого! — смеется Ольга. — Богатое наследство! Прости, но родители твоего отца, по моему, просто скучные снобы.
— Его мать, — оскал Риты на миг становится хищным. — Жуткая тетка!
Ольга удивленно вскидывает брови — такая откровенная ненависть не вяжется в ее восприятии с нежной и мягкой Ритой.
— Потомственный педагог очень хотела сына гения от представителя династии художников, — пересказывает Рита фразу, брошенную однажды собственной мамой. — Сын действительно оказался гением, только вообще в математике, а не в музыке, как мать, и не в живописи, как отец. Но это, наверное, не самая суть.
— Их дочь теперь гениальный фотограф, — улыбается Ольга. Рита (о, чудо!), не краснеет, а словно едва пробует взглядом на вкус новые для себя отношения, «игру?»
— Первое, ясное, что я помню — это паруса и облака, и я напряженно пытаюсь разобраться, что же из них паруса, а что облака, — отвечает, в свою очередь, Ольга. — Моя незабвенная тетушка была до сумасшествия влюблена в Ленинград. Боюсь, я даже сейчас не смогу осознать, что именно он для нее значил. Только примерно представить — он и она единое, живое целое. Где жизнь рождается именно в сочетании сознания человека и физически существующих зданий, каналов, мостов. Прости за пафос, сегодня тянет что-то, — они улыбаются. Не смеются, проникают друг в друга собственными видениями данного утра, вчерашнего страстного помешательства. За их спинами питерское туманное небо перевоплощается в московский дождь двадцативосьмилетней давности, где взрослые решают свои взрослые проблемы, а их маленькие дети видят паруса в облаках.
— Как ты поняла, что тебе… нравятся… девушки? — Рита стеснялась, но не спросить не могла. — Прости, глупый вопрос. Наверное. Но он очень… Все еще очень для меня.
— Не отвечен? — Ольга смотрит в ее глаза и удивляется сама себе — «детский сад!» — А как ты поняла, что хочешь меня?
— У тебя есть дочь? — перескакивает в текущее время Ольга. — Ты… как-то сказала, — она затрудняется вспомнить фразу.
— Да, — подтверждает Рита с невероятной теплой нежностью в улыбке. — Сонечка. Ей уже пять.
Ольга согласно кивает, а потом удивляется:
— Надо же!
— Что? — удивляется отражением Рита. Ольга пожимает плечами.
— Не знаю. Так звали мою тетю, — отводит глаза в реальность местного времени. Спрашивать об отце девочки ей не хочется. — Поехали?
Когда вчерашние дети лишились невинности — стало страшно. За себя, за родных, за уходящее детство и то, что назад, как ни плач, пути нет.
В хибарке за высоким забором — потайном месте троих, остались двое, и те разошлись по углам. Скрывая слезы, Джамала дрожала в зябком, стареньком покрывале, принесенном сюда когда-то ее подругой-одноклассницей. Мишка стоял к ней спиной и смотрел в серое небо, предвещающее июньский рассвет, на ходу застегивая непослушные пуговицы рубашки.
— Я тебе позвоню, — отвечает Джамале, боясь взглянуть открыто и прямо, он смотрит на нее «в целом», как на пейзаж или картину с размытым сюжетом. Поднимает с пола пиджак, ее выпускное платье. — Пойдем, твои обыскались, наверно…
Он довел в то утро Джамалу до школы и отправился спать с призрачной надеждой на то, что проснется в другом мире, где ничего не случилось. Где дурочка Джамала прошла мимо и не повелась на его сахарную брехню. Где они с Кампински выпили свое законное шампанское в процессе выпускного вечера, наорали друг на друга и помирились. Навсегда остались друзьями. Где он проводил девчонок к утренней электричке, помогая сбегать глупышкам от Джамалкиных родителей…
Во дворе стояла машина отца, покрытая росой. Тишь и какая-то странная обреченность, безнадега томила душу. Мишка сорвался к Ольге. Она друг, она поймет! Еще можно, наверное…
Хмурый Федор Игнатьевич заходил в ворота своего дома, когда его остановила Джамала одним единственным насущным вопросом. Мишка подглядывал из-за угла.
— Уехала она, — сердито ответил старик девушке в потрепанном розовом платье. — Ночным, Ленинградским. Навсегда….
От чувства вины Мишка скрылся в армии. Жесткая, размеренная уставом и понятиями действительность стряхнула с жизненных основ все лишнее и наносное. Домой он вернулся свободным от химеры, зовущейся совестью. Свободным и изголодавшимся по девичьему вниманию.
По разработанному задолго до его рождения родительскому плану, поступил в местный политехнический институт, дабы закончить его и примкнуть к строительной компании отца
«Ну, не собственной, конечно….» — размывчато иногда дополнял он, соблазняя очередную потенциальную невесту.
«Мне нравятся все женщины на свете, — пелось в одной старой песне. — Но выбрать должен все-таки одну». И это «должен» не давало ему покоя, а спустя несколько лет учебы и выбираний, вопрос и вовсе встал ребром.
— Твоя сестра вон уже третьего ждет, а я от тебя внуков, видимо, не дождусь! — бурчала мать по утрам и по вечерам, за завтраком и за ужином. И если до того отец отмахивался — «не готов еще», то теперь молчаливо поддерживал мать.
«Значит, пора», — обреченно заключил Михаил. Огляделся вокруг и внезапно увидел Ее.
— На таких женятся, — одобрил выбор умудренный жизненным опытом двоюродный Мишкин брат. Сам уже имел двойню и недостроенный дом. — С ипотекой только не торопись.
«Какая там ипотека!» — ломая себе голову, Мишка строил отношения со странной сокурсницей, словно шел по минному полю — красиво и мирно, но нифига не понятно. Там, где другие девушки визжали от счастья, она лишь мило (спасибо хоть не снисходительно) улыбалась. Цветы? — очень мило. Гулять? — очень мило. Подарок? — что ты? Настаиваешь? — и удивленно-наивно «ну, если….».
— Она играет, — заключил другой авторитет. — Целки все такие сначала, а потом будет ноги тебе целовать. Как приучишь, в общем.
Мишка спел серенаду, повеселив всех родственников, у которых проживала Рита, и обитателей той же улицы в «частном секторе».
Завалил конфетами и мягкими игрушками — их поток остановила только угроза Риты раздать запас в ближайшей школе младшеклассницам.
Копировал чужие стихи, напивался, дебоширил, извинялся, говорил с ее мамой… в конце концов подарил ей кольцо.
Она задумалась.
Мишка вовсе впал в ступор — ну почему мне все это?! Почему эта зараза не такая как все?! Другие на ее месте тут же принялись бы назначать или выяснять дату свадьбы, звонить мамам-подругам, примерять платье. Рита лишь сдержанно сказала, что ей нужно подумать…
— Я не советчик тебе, Михаил, — пробасил отец, тяжело посмотрел на взрослого сына. — Но думаю, что она не та, которая тебе нужна.
Без каких-либо объяснений, просто «не та» и всё.
«А вот фиг вы все угадали!» — взыграло где-то внутри у Мишки, заглушая все здравые доводы родителя и другую неясную (не осознанную Мишкой) причину. Своим почти отказом, своей отстраненностью, чужеродностью в этом Городке, миллионом других мимолетных и едва заметных нюансов, она напоминала ему Ольгу. Напоминала тот старый, забытый повседневностью, но томящийся в подсознании вызов.
«Я женюсь на ней, — твердо решил тогда Золотарев. — И для этой святой цели любые средства хороши!»
====== 10 ======
Щелчок замка отсекает грани разных реалий. Катя протягивает Джамале закрытую пудреницу с зеркальцем внутри.
— Спасибо, — моргает, смотрит на бывшую одноклассницу сквозь набежавшую слезу. — Не размазалось?
— Нет, — отвечает полувосточная красавица, скрывая легкую досаду за привычной вежливостью. Нужная Джамале маршрутка только что отъехала от остановки, из-за Изотовой она пропустила ее.
— Эти линзы просто кошмар, — Катя забивает словами неловкость. — Как хорошо, что я тебя встретила! Без тебя, даже не знаю…
— Да, хорошо, — вежливо улыбается в ответ Джамала. Мысленно прикидывает, время, на которое может затянуться ее опоздание.
— Знаешь, кого я сегодня встретила? — как ни в чем не бывало продолжает тем временем Катя. — Помнишь Кампински? Вы еще дружили втроем.