Прибавила скорость — общаться с бывшим одноклассником и другом в свете последних событий особенно не хочется. Он мерзко поступил с Ритой, подло с Джамалой, некрасиво повел себя с Талгатом.
«Только Изотовой воздал по заслугам! — стебется над сплетнями с места утренних событий внутренний голос. Говорят, славная вышла побудка для всего Золотаревского семейства, и Катя лихо скакала через огородные заборы, пытаясь скрыться от праведного гнева законного мужа».
«Пусть он и пропал, укатив на заработки, но это не дает ей права шляться с еще не разведенным даже мужиком!» — гласит житейское большинство.
Ольга делает музыку чуть громче, отвлекается от городочной хроники, на мысли о предстоящем собрании, планах, в которых все еще очень зыбко и условно.
«Если эта сумасшедшая Рита решится окончательно, то послезавтра я заберу ее из Городка».
Мишкина машина упорно маячит в зеркале заднего вида. Прицепился намертво. Ближе подойти или обогнать мощи не хватит, так и будет болтаться теперь позади, словно подтяжками за нее зацепился, как в старинном анекдоте…
«А если Рита передумает?» — рождается иная предательская мыслишка.
Признаться себе, что не хочет терять Риту, терять связь с ней — для Ольги дорогого стоит! Пусть даже такая полуделовая, полудружеская связь. Где вместе быть невозможно сладко, порознь — адски невыносимо.
«Без нее происходящая жизнь теряет вкус, становится невыразительной и пресной, как вата. С ней же обрушивается ниагарой эмоций, чувств, запахов, всем и одновременно».
«Странно».
Ольга шарит в памяти в поисках соответствия, но внутренний гугл упорно возвращает к исходной странице — их история с Ритой вобрала в себя весь накопленный опыт отношений от первобытных «ты мне нравишься?! Ни фига себе!» до томно-страстных и очень взрослых ощущений, цепляя по пути извилистой тропкой интерес, любопытство, нежность, ревность и миллион иных оттенков/проявлений.
«Что такое любовь? Я не знаю, — честно признается себе Кампински. — Каждый раз я думала, что это именно она. Затем перестала заморачиваться, оставив забавное определение “настоящая любовь как привидение — все о ней говорят, но никто ни разу не видел”. И вот теперь эта странная история, начавшаяся внезапно и вдруг без вступлений и предисловий. Почти как тот секс в перелете до Нью-Йорка с красоткой, говорившей понятно только на языке тела и глаз».
Из призрачного отражения в лобовом стекле Ольге фривольно улыбается прошлое.
«Но если там все закончилось так же стремительно и даже имени не осталось, то с Ритой получило внезапное продолжение. Мы сразу стали практически жить вместе. Во всяком случае, в перерывах между расчетами проекта мне так и казалось. Я не замечала моментов ее отсутствия — она постоянно была со мной, и мне было очень тепло с ней», — теперь к призрачному отражению добавляется тона грусти.
Обычно старые интрижки бледнеют и отступают с приходом/появлением новых. В случае с Ритой опять полный облом — во всех последующих Ольга подсознательно ищет ее и не находит (неудивительно, что после Риты никто еще не задержался дольше, чем на сутки).
— Они другие, — вслух произносит Кампински, — они не те. Но вопрос в том, что же мне, нам, делать теперь?
Пытаясь разобраться в собственных чувствах к Рите, Ольга давно забыла о ее еще законном супруге, болтающемся где-то позади на пустынной междугородной трассе, и даже удивилась, заметив в зеркале предупреждающее мигание фар.
Сделав вид, что не поняла Мишкиных намеков, Ольга пролетает на скорости придорожный мотель с заправкой и кафе.
— Дорогая, иди к черту! — бурчит себе под нос, заслышав вызов сотового. Если судить с точки зрения/иерархии нашего патриархальнейшего общества, Мишка ведет себя сейчас как баба в истерике. Звонит, мигает фарами, дергается догнать/обогнать.
Переключив на громкую связь, Ольга сдается:
— Чего тебе?
В эфире Золотарева слышен шум, отдаленно напоминающий музыку — нечто среднее между линкин парком, металликой и натужным ревом дизельного двигателя.
— На той заправке, следующей, стой, — отрывисто доносятся Мишкины слова/команды.
— И не подумаю, — пожимает плечами Кампински.
— Я тебя в зад сейчас долбану! — успевает крикнуть Миха и даже слегка сократить расстояние, прежде чем Ольга прервет соединение.
Показав бывшему другу фак, Кампински отрывается, мысленно признает, что такая скорость здесь «не есть хорошо», но и с Золотаревым беседовать посреди трассы на отстраненные или определенные темы никак не входит в ее планы. То, что он не в адеквате, читается по всем невербальным признакам. Участвовать в его безумии ей сейчас неинтересно.
Золотареву ничего не остается, как лететь следом, ожидая подходящего момента.
До Москвы остается меньше половины пути.
Свесив ноги с кровати, Нина Андреевна потягивается, зевает и поднимается, стараясь попасть ногами в тапочки с первого раза — примета такая, значит, день удачный будет, и задуманное дело обязательно выгорит.
Левый тапок перекосился, пришлось нагибаться, поправлять его руками.
«Это Ритка, — вздыхает женщина, — будь она неладна», — встает на ноги, поправляет ночнушку, накидывает халат поверх и идет в туалет. Позади в кровати досматривает свои сны ее первый и единственный мужчина. Постаревший, давно уже не страстный, но привычный, родной и даже любимый.
«Так продолжаться не может»,— она не смотрит в зеркало — что там хорошего? С каждым новым днем очередные морщинки забот, сединки проблем.
«Отпустила Мишку пожить/успокоиться и что из этого вышло? — Катерина!»
— Вот ведь свинья оказалась! — ворчит женщина, кряхтит, усаживаясь на унитаз. — Только маленькую щелочку в заборе нашла, так весь огород изнахратила своим рылом. От соседей теперь не скроешься никуда после вчерашнего скандала, когда она с голой жопой через заборы скакала от собственного мужа из Мишкиного дома.
— Позорище! — Нина прикрывает глаза, на душе становится легче — «пусть мужики думают себе, что хотят, но в жизни ясно одно — как женщина решит, так и будет».
Спустя два часа она выходит из дома готовая ко всему.
Муж благополучно собран и отправлен на работу.
Дочь поставлена в известность и поддержит информационный фронт.
Денег в гомонке и зарядки в телефоне достаточно. Решимости — хоть отбавляй!
А Городок, конечно, изменился за последние пятьдесят лет, но все равно остался прежним — ее Городком. Просто повзрослел вместе, заматерел, обзавелся новыми детьми-районами.
«А вон там когда-то они с мамой и сестрой ели мороженое по выходным и караулили отца. Он с друзьями ходил болеть за их футбольную команду на городской стадион, а после матча норовил сбежать в пивнушку, дабы отпраздновать победу или запить поражение.
Позже стадион заброшенный стоял, потом его трибуны оккупировали спекулянты в девяностых, потом хулиганы, а после вовсе снесли, когда одна компания отморозков сожгла на футбольном поле другую компанию себе подобных….»
«Хотя стадион-то не виноват был в людской дикости…»
Теперь здесь три новых дома, построенных компанией мужа и ехидно прозванных в народе «шукшинскими».
А еще здесь любовница Мишкина живет, почитай — вторая жена — Джамала.
Подходя к остановке, Нина Андреевна думает о том, что, может быть, и впрямь было бы лучше поженить их тогда еще, после выпускного…
Это глупые детки думают, что об их делишках взрослые не догадываются, а родители знают многое и если молчат, то лишь по своим взрослым соображениям.
«Теперь уже поздно, — женщина оглядывается на подходящий автобус. — Отболело у нее. К Мишке она теперь ни за что не вернется. И чего его только в Ритке привлекло?»
Оплатив проезд, Нина Андреевна проходит в середину, занимает свободное место — путь неблизкий предстоит и нелегкий.
На подходе к Москве пришлось сбросить скорость. Движение здесь плотнее, ограничителей больше, камер.
Мишка не выдохся. Судя по всему, включил ненадолго остатки мозга, что само по себе не может не радовать.
Рита отписалась о том, что договор в силе, и она уже завтра готова к переезду на питерскую квартиру.