По сути Карл попадает в парадоксальную ситуацию. С одной стороны (благодаря воспитанию отца) он немец, а с другой (благодаря вольному или невольному напоминанию окружающих людей) он еврей, тот, чьи предки были самым забитым, никчёмным, гонимым, всеми презираемым народом Европы. Судя по всему, образ Германии персонифицируется для Карла в его отце, а образ еврейского народа, в матери (отсюда и его юношеское заикание, ведь мать так толком и не овладела немецким языком, которое очевидно окончательно исчезло лишь после смерти отца, когда Карл занял его символическое место, отождествив себя с Германией). Страх, неосознанное желание убить, любовь и обожание, направленные на фигуру отца, стали теми чувствами, которые он испытывал и по отношению к Германии. А любовь и презрение (смешанные со стыдом и граничащие с ненавистью), направленные на убогую, но желанную фигуру матери, он испытывал и по отношению к еврейскому народу. А в результате всего этого, отношение Карла к миру приобретает определённую амбивалентность чувств, мыслей, желаний.
Более того, вынутый из одной социально-культурной среды и не ставший полноценным членом другой, оказавшись на границе между ними, он становится маргиналом. Но именно маргинальность впоследствии и позволила ему выработать более широкую картину мира, чем та, которая формируется у члена определенной социальной страты или национальной группы. Именно эта картина мира и легла в фундамент его мировоззрения.
4
Необходимо отметить, что отец для Карла был тем человеком, к которому он на протяжении всей своей жизни испытывал любовь, глубокое уважение и, по всей видимости, трепет. Свидетельством этого может служить то, что когда Карл умер, в его кармане была найдена фотография отца. При этом нет ни малейшего сомнения, что именно отец был тем, кто терпеливо и старательно формировал личность Карла. Наверняка, в значительной степени благодаря ему Карл и стал тем Марксом, о котором впоследствии узнал весь мир.
В письмах отца к сыну, нетрудно заметить громадную веру в гений Карла и уверенность в том, что ему предстоят великие дела. Мысль о том, что Карл проживёт жизнь «для блага всего человечества» может показаться удивительным прозрением отца, но Генрих не был ясновидящим, он просто хорошо знал своё творение, и «благо всего человечества» было, по-видимому, заложено в основу личности Карла. Недаром в своём гимназическом сочинении тот написал: «…главным руководителем, который должен нас направлять при выборе профессии, является благо человечества, наше собственное совершенствование».
Но вместе с этим, зная о мощном уме своего сына и о тех духовных качествах, которыми тот обладает, отец с содроганием ощущал огромную демоническую силу, которая как сокрушительный ураган бушевала в душе Карла, угрожая вырваться наружу. Он благоговел перед нею и страшился её, ибо не знал, сможет ли выдержать та духовная плотина, которую он построил в душе сына, неудержимый натиск страстей, играющих, как соломинкой, его мощным разумом.
Похоже, что это духовное сооружение, возведённое сыном раввина в душе своего любимого отпрыска, выдержало мощный натиск влечений и желаний мальчика, стремящихся вырваться из глубинных недр психики. Обуздав и сублимировав эту энергию, плотина, возведённая в душе Карла, направила её в русло Служения.
В своём гимназическом сочинении Карл пишет о том, что человек может обрести счастье, лишь работая и отдавая все свои силы на благо других, «для блага всего человечества». Но это может звучать и по-другому: принеси себя в жертву, взойди на крест ради убогих, и ты познаешь Бога, ты выполнишь его волю, ты соединишься с ним.
Но кто же для него Бог, если не отец?!
«История признаёт тех людей великими, - писал Карл, - которые, трудясь для общей цели, сами становились благороднее; опыт превозносит, как самого счастливого, того, кто принёс счастье наибольшему количеству людей; сама религия учит нас тому, что тот идеал, к которому все стремятся, принёс себя в жертву ради человечества, - а кто осмелится отрицать подобные поучения»?
Но образ Бога-Отца это то, что противостояло его Id, тому вместилищу необузданных влечений, потрясающих его психику. Глубинный эгоизм (который он сам считал ядром человеческой природы) и постоянное стремление к Богу-Отцу, в своём противостоянии приобретают перманентную форму, и то, что ни одна из сторон не в состоянии одержать абсолютную победу, до конца жизни лишает Карла покоя. (Что может быть парадоксальнее демона на службе у Бога?) Каждая строка, написанная юным, а значит способным на искренность Карлом, пронизана той внутренней борьбой, которая ни на миг не затихала в его душе до самой его смерти: неутомимое Id, требующее жертв, и Бог-Отец (Super-Ego), зовущий к самопожертвованию.