Я считал бы необходимым, чтобы в связи с опубликованием этого письма тов. Литвинов выступил с заявлением, что было им послано С. Л. и другое письмо, в котором он категорически требовал от С. Л. возвращения в Москву. Об этом втором своем письме т. Литвинов мне писал еще 11-го января сего года. Такое выступление тов. Литвинова, по моему мнению, облегчило бы возможность, с одной стороны, парализовать попытку использования этого письма, с другой, доказать, что С. Л., не найдя поддержки и у тов. Литвинова, опустился до того, что пошел на явное мошенничество с фальшивыми векселями.
Нам нужно, во всяком случае, приготовиться выдержать большой бой во время предстоящего процесса. Я считаю, что было бы очень целесообразно командировать кого-либо в Париж для руководства этим процессом, особенно — политической его стороной. Со своей стороны, я выдвигаю для этой цели тов. Б. С. Стомонякова, который хорошо знает все обстоятельства этого дела[292].
Хотя Политбюро не согласилось с необходимостью «заявления» Максима Литвинова относительно переписки его с братом, остальные предложения комиссии были одобрены, и 5 ноября по докладу Хинчука и Стомонякова было вынесено постановление:
а) Дать директивы полпредству и торгпредству СССР во Франции решительно отводить всякие попытки перевести процесс С. Л. и его сообщников на политические рельсы.
б) Разрешить т. Довгалевскому пригласить для участия в процессе Бертона с тем, однако, чтобы Бертон выступил лишь в случае неизбежности нашего политического выступления на процессе.
в) Командировать в Париж для руководства процессом т. Стомонякова[293].
Впрочем, как делился Крестинский со Стомоняковым 10 ноября, сомнения в целесообразности привлечения Бертона высказывал и Рапопорт, который, сам являясь беспартийным «спецом» и заведуя правовым отделом берлинского торгпредства, полагал, что «вовсе не нужно быть коммунистом, чтобы принять бой на политической почве и возражать против тех небылиц, которые будут рассказывать подсудимые, их свидетели и их защита». Выехав в тот же день в Париж для участия в совещании с Довгалевским, Членовым, Грубером и Гарсоном, «скептик» Рапопорт подготовил с ними записку, которая, по оценке Хинчука, явилась «первым изложением» будущей тактики стороны обвинения по вексельному делу[294].
Тем не менее Крестинский по-прежнему считал, что надежнее опираться на беспартийного юрисконсульта парижского полпредства Членова, чем на сомнительного Бертона:
Мы все знаем Членова как умного талантливого человека и очень способного уголовного адвоката. Он — человек с политическим темпераментом, прекрасно знает материал по делу, знает его так, как не будет знать ни один иностранный адвокат. Мы имели прекрасный опыт с его выступлением по делу об убийстве Воровского, а ведь выступал он тогда в Лозанне, недостаточно свободно владея французским языком. Ему приходилось заранее писать речь[295], он не мог свободно лавировать в процессуальных тонкостях дела. С тех пор прошло пять с половиной лет, из которых четыре с половиной года он живет в Париже. Он сейчас в совершенстве владеет языком и будет соединять все плюсы французского адвоката и советского политика. Недостаточно, чтобы он сидел рядом с французскими адвокатами и суфлировал им, когда и какое ходатайство они должны заявить, какие объяснения по какому поводу дать. Надо, чтобы он мог в нужную минуту сам вскочить и сам заговорить[296].
Но Хинчук настаивал на приглашении Бертона[297], и 16 ноября, с учетом решения Политбюро, Крестинский сдался, хотя и с оговоркой:
После того, как тов. Рапопорт дал мне характеристику Бертона после своего свидания с ним, я считаю приглашение Бертона вполне правильным. Членов — человек осторожный и тактичный, который глупостей на суде не наделает, лезть на первый план не будет, а будет лишь восполнять допущенные французскими адвокатами неизбежные по объективным условиям пробелы и ошибки[298].
9. Компрометация
297
Там же. Д. 2770. Л. 23. См. письмо члена правительственной комиссии Ш. М. Дволайцкого в Париж: «8 декабря мы имели собеседование по делу Савелия Литвинова с парижским адвокатом т. Бертон [ом]. Так как оказалось, что т. Бертон до своего отъезда в СССР успел лишь бегло ознакомиться с делом в общих чертах, то и беседа с ним могла носить исключительно общий характер» (Там же. Л. 6).